Оркестр меньшинств - Чигози Обиома

теперь он нырнул в эту яму, потребовав, чтобы ему прочли эти места вслух. Высшая степень самоистязания. Потому что, когда Джамике читал ему о том, что случилось в доме медсестры, мой хозяин начал плакать. Джамике читал, а он видел недостаточность собственных слов, их неспособность передать его чувства. Когда Джамике читал о том, как он проводил дни в тюрьме (подробности были опущены, потому что писать об этом было слишком тяжело: «…пожалуйста, не спрашивай меня обо всем, мамочка. И еще не спрашивай…»), моим хозяином овладевало отчаянное желание исправить недостатки его повествования. Он хотел добавить, например, что были времена, когда его не просто посещали «видения», а он полностью терял рассудок.

Но как ему было объяснить те случаи, когда, уснув посреди дня, он вскакивал от звука воображаемого выстрела? Или как объяснить те случаи, когда он, полусонный, чувствовал руку на своей спине, пытающуюся стащить с него одежду, и вскрикивал? Кто-нибудь, может, назвал бы такие вещи галлюцинацией, но ему они казались реальностью. А что сказать о тех случаях, когда между сном и пробуждением пред его мысленным взором появлялся человек, которым он мог бы стать? Этот человек творил мир и подлунную благодать. А иногда он видел, как помогает детям, вроде бы их с Ндали детям – симпатичному мальчику и красивой девочке с длинными волосами, заплетенными в косички, – делать домашние задания. Он видел Ндали и себя, они идут вместе по церковному проходу на их воображаемой свадьбе, и часто он просыпался с завистью к той своей версии, которой он так и не стал. Об этом и многом другом он не мог рассказать, потому что не мог найти слова, которые передали бы то, что он пережил.

Уже почти к самому концу, когда Джамике прочел о его чувстве безнадежности в тюрьме, о том, что его осудили за преступление, которого он не совершал, моего хозяина захлестнула волна мучительных воспоминаний. И снова ярость охватила его. Он схватил Джамике и стал бить его. Но воспоминания не уходили. Словно образы пережитого схватили его за руки и заставляли смотреть на то, что он не хотел видеть, слушать то, что он не хотел слышать. Точно так же двое мужчин, сейчас ожившие и четко, как при свете дня, появившиеся перед ним, держали его, согнув в пояснице, один прижимал его шею к стене, от которой отвратительно воняло потом, а другой вводил член в его анус.

Он лупил Джамике по всем местам, до которых мог достать, но те образы в его голове никуда не уходили, потому что разум, Эгбуну, подобен крови. Ее невозможно быстро остановить, если рана глубока. Она будет течь в своем темпе, потому что такова ее природа. Остановить ее может только какое-то мощное средство. Я видел это много раз. Но теперь ничего такого не было поблизости. И мой хозяин чувствовал ладонь второго мужчины на своей спине и ягодицах. Ощущал запретные толчки. Его оньеува чувствовал это. Его чи чувствовал это. То, что происходило в эти мгновения, изменило его жизнь. «Ты насиловать турецкий женщина, ты, ibne, orospu-cocugu[109], ты насиловать турецкий женщина! Теперь мы насиловать тебя», – со сладострастными стонами говорил человек, но его голос принадлежал не человеческому существу, а какой-то твари, никому не известной. Он звучал как будто за пределами времени, за пределами человеческой природы, может быть, это был голос какого-то доисторического существа, названия которого не знал никто из живых, не знала живая память. И пахло от этого человека – он вспомнил об этом сейчас со всей живостью – так, как должно пахнуть от древнего животного.

Он стоял на коленях рядом со своим врагом и рыдал. Но, Иджанго-иджанго, это конкретное воспоминание, когда оно начинается, часто кровоточит, пока не вытечет все, пока обескровленное тело не упадет и не испустит дух. И он вспоминал теперь, как семя этого человека брызнуло ему на ягодицы, потекло по ногам. И хотя он категорически не хотел этого, теперь он вспоминал, что чувствовал потом, после того как мир высек его этим самым нещадным из всех способов. Как он лежал день за днем, которые никак не кончались, и все вокруг было живым, кроме него.

Джамике, превращенный в кровавое месиво, лежал рядом с ним, свернувшись в позе эмбриона. Он издал долгий, протяжный стон, а его окровавленные руки задрожали. Казалось, с ним произошел какой-то перелом, и он начал связывать воедино слова, его зубы стучали, кровь капала изо рта, и наконец слова вырвались, но прозвучали не громче шепота:

– Исцели его, Господи.

21. Божий человек

Гаганаогву, великодушные отцы часто говорят, что если кто-то ведет учет всех зол, причиненных ему ближними, то у него никого не останется. Это оттого, что они знают: ты создал человеческое сердце не для того, чтобы оно могло накапливать в себе ненависть. Копить ненависть в сердце, значит, держать некормленого тигра в доме, полном детей и немощных, потому что тигр не сожительствует с человеческим существом и приручить его нельзя. Как только он отдохнет и проснется с пустым животом, он нападет на человека, который вынянчил его, и сожрет. Что говорить, ненависть есть надругательство над человеческим сердцем. Человек, творящий правосудие своими руками, должен освободиться от ненависти как можно скорее, иначе он рискует быть уничтоженным собственными темными желаниями. Я видел это много раз.

Как это нередко случается с людьми, они часто осознают сию истину много времени спустя после того, как ненависть побудила их прибегнуть к возмездию. Тем вечером мой хозяин понял это. Он помог Джамике встать и отвел его в клинику поблизости. С этим пониманием наступило исцеление. Но еще больше тронула его реакция Джамике. Джамике поблагодарил его, когда медсестры обработали его раны, и отказался отвечать на вопрос, что с ним случилось. Медсестры смотрели на моего хозяина, словно требуя от него признания.

– На него напали вооруженные грабители, – сказал он.

Одна из сестер, кивнув, вздохнула. Он стоял, ожидая, что Джамике опровергнет его слова. Но Джамике ничего не сказал – стоял, плотно сомкнув веки. Позднее, когда они шли из клиники, Джамике, с перевязанной головой и пластырем на переносице, сказал на языке Белого Человека:

– Брат Чинонсо-Соломон, пожалуйста, не лги больше. Господь говорит: «Не лгите». В Откровении в главе двадцать первой в стихе восьмом сказано, что участь всех лжецов гореть в аду. Я не хочу, чтобы ты попал туда.

Джамике шел прихрамывая и, когда произносил эти слова, положил руку на плечо моему хозяину.