Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон

– Я думаю, что мы можем быть друзьями, – ответила она, немного помолчав.

– И уйдем в закат. – К нему вернулся насмешливый тон. – Держась за руки.

– Нет, не говори глупости. Я имею в виду, что буду слушать тебя, разговаривать с тобой. Мне кажется, ты устал бегать и бегать и тебе нужен отдых.

Она молила Бога, чтобы хоть какие-то ее слова достигли цели, но долгий разговор ее утомил. Ее голова упала на подушку, и Вива заснула, прежде чем смогла услышать его ответ.

Где-то накануне Рождества Дейзи неожиданно написала Тори и сообщила, что Вива пострадала во время праздника Дивали – что это был «несчастный случай», – а теперь поправилась и снова собирается путешествовать. Сама она поедет на неопределенное время в Англию, а их приют фактически закрывается. Дейзи спрашивала, может ли Вива приехать к Тори на Рождество и пожить у нее? Ей требуется переменить обстановку. Все остальное Вива сама объяснит при встрече.

Тори удивилась, что Вива не написала ей сама, хотя, впрочем, она никогда не поступала так, как другие люди, и, хотя ее огорчила весть о травме подруги, она была в восторге от скорой встречи. Ей хотелось, чтобы Вива увидела ее чудесную новую жизнь в Амритсаре, ее новое бунгало, но больше всего хотелось похвастаться, какой у нее замечательный Тоби и как ей повезло.

В ее голове постепенно зрела идея: раз Вива приедет на Рождество, почему бы не позвать Розу с Джеком? Но поскольку ее мать всегда страшно суетилась перед приездом гостей и изматывала всех, Тори поделилась этой идеей с Тоби, немного нервничая.

– Почему ты так робко говоришь об этом? – удивился он. – Если в нашем доме будет тесно, в школе есть куча свободных комнат.

«В нашем доме» – как ей нравилось, когда он так говорил. Их бунгало с тремя спальнями было миниатюрной версией Сент-Барта, как все называли школу, большого и эксцентричного «архитектурного рагу», в котором соединились арки моголов, балки Тюдоров, викторианские окна, изысканная резьба на верандах и крутые скаты крыш, похожих на колпаки ведьм.

Бунгало стояло на поляне среди деревьев манго возле школьного поля для крикета и одичавшего сада. Предыдущий жилец уехал лет пять назад, и лозы опутали весь дом. От сырого воздуха и обильных рос на полу веранды виднелись большие пятна мха.

Ее сердце до сих пор сжималось от жалости и любви при воспоминании о том, что, когда она увидела бунгало первый раз, единственной обжитой комнатой в нем была спальня Тоби. Тогда она посмотрела на его железную кровать, на тонкое зеленое покрывало из синели, пожелтевшую москитную сетку и рамки с насекомыми на стенах и подумала, что спальня походит на комнату мальчишки, уехавшего на каникулы из опустевшей школы.

К счастью, повреждения в симпатичном маленьком бунгало оказались незначительными. День ушел на распаковку вещей, но потом Тори с огромной энергией взялась за дело. Ей помогали новые слуги, Джай и Бенарси; смышленые, красивые мальчишки из соседнего городка обожали Тоби, который бегло говорил на хинди и часто смешил их.

Затем, к ее удивлению, мать прислала им чек на пятьдесят фунтов с условием, что их нужно потратить на мебель. Деньги оказались кстати – в этом семестре Тоби взял в школе меньше часов, потому что заканчивал свою книгу «Птицы и дикая природа Гуджарата». В восторге от подарка они поехали и купили их первую двуспальную кровать, а на местном базаре – покрывало, расшитое птицами и цветами. На пол лег новый ковер из сизаля. После этого Тори взялась за другие комнаты – там отскребали от грязи полы, мыли стены, делали необходимые плотницкие работы.

Сад расчистили, посадили новые деревья. В маленькой гостиной появились свежая циновка из кокосового волокна, старый диван и два плетеных кресла, которые Тоби называл бомбейскими блудниками. Теперь у Тори появился настоящий столик для ее любимого граммофона. А Тоби пять ночей проектировал и делал полки для его книг и ее пластинок, которые он в шутку назвал «Шатонёф-дю-Пап».

– Значит, я в самом деле могу позвать их к нам? – Она подозрительно посмотрела на него. Иногда ей не верилось, что у нее такая свобода. Тоби поцеловал ее в кончик носа.

– Последнее Рождество было у меня такое ужасное, что я готов был пойти домой и принять яд. – Он провел его в клубе в Равалпинди, пил портвейн в пыльном бумажном колпаке вместе с пьяным плантатором и миссионером. – Мне даже не верится, что моя жизнь так переменилась, – спокойно добавил он. В Тоби ей это очень нравилось: он шутил и дурачился, а в следующий момент мог сказать что-то необычайно важное.

Роза отозвалась почти немедленно и написала, что с удовольствием приедет и что Джек – чей полк делал в горах что-то ужасное – тоже попытается приехать хотя бы на пару дней. Но не будет ли с ее стороны наглостью, если она останется у них подольше? Ей до смерти хочется, чтобы Тори хорошенько посмотрела на Фредди.

В начале декабря Тори заявила Тоби, что им пора устроить день «все-к-чертям» – хватит ему быть скучным ученым сухарем. В последние три недели он сидел над своей будущей книгой день и ночь, чтобы закончить ее к Рождеству. Тогда он схватил ее за руку, посадил к себе на колени, пропищал «прости, дорогая» голосом подкаблучника, поцеловал ее и сказал:

– Превосходная идея!

На следующее утро в ранний час они занимались любовью под москитной сеткой, потом вскочили с постели, страшно голодные и неожиданно буйные, а потом трудились вместе несколько часов и перенесли из гостевой спальни в школу телескопы и книги по орнитологии, его ситар и пачки фотографий дикой природы. После этого Тори стала искать рецепты пудингов в книге Маргарет Аллсоп «Рождество для колоний».

Тоби отправился в лес на поиски подходящего рождественского дерева. Вернулся с обглоданной маленькой араукарией, посадил ее в горшок и сказал, что будет поливать ее до Рождества, а потом снова высадит в лес. После ужина он поставил Бетховена, и они раскрасили кончики веток золотой краской, а потом погасили лампу и танцевали при лунном свете, падавшем через окно в гостиную.

На следующий день они отправились на базар в Амритсар за всем необходимым для рождественского пирога. Тоби поболтал с торговцами, а она достала свой список, и они купили много кишмиша и изюма. Корицу и мускатный орех им насыпали из огромных разноцветных гор специй, взвесили на больших медных весах средневекового вида и высыпали в крошечные бумажные кулечки.

Они шли по главной улице в бар «Мёрфи» – выпить по чота пег, когда Тоби остановился перед лотком старьевщика, надел очки и извлек из хаоса старых монет и посуды с трещинами ящичек с четырьмя стеклянными шарами, причудливо расписанными, каждый размером с утиное яйцо.

– Не хуже Фаберже, – сказал он, сдувая с них пыль. Когда он поднял их и посмотрел на свет, на его лице заиграли их краски – красные, лиловые и зеленые.

– Само совершенство, – сказал он. – Правда, дорогая?

– Мы можем позволить их себе? – спросила она. Он уже предупредил ее, что книга о птицах не принесет им богатство.