Король гор. Человек со сломанным ухом - Эдмон Абу

и подзаконные акты были приняты в те времена, когда отсутствовал позитивный опыт оживления людей. Но законы принимаются в целях их применения общим порядком, а не применительно к исключительным случаям. Можете не сомневаться в том, что по мере распространения практики оживления людей в данный закон будут внесены соответствующие изменения. Примите и проч.».

После оглашения министерского письма наступила мертвая тишина. Даже знаменитое библейское Мене, Текел, Фарес94 из Книги пророка Даниила наверняка не произвело бы такого же эффекта. Жандарм по-прежнему ждал, когда Фугас распишется в получении депеши. Полковник спросил перо и чернила, поставил подпись, выдал жандарму на чай и, сдерживая чувства, сказал:

— Счастливый ты человек! Тебе не запрещают служить своей стране. Ну а ты, — продолжил он, обращаясь к маршалу, — что ты скажешь по этому поводу?

— А что я могу сказать, дружище? Меня, как обухом по голове ударили. Конечно, с законом не поспоришь, он толкуется однозначно. Глупо, что мы раньше об этом не

подумали. Но кто, глядя на такого молодца, мог бы вспомнить о предельном возрасте?

Присутствовавшие за столом два полковника согласились, что подобная причина отказа им тоже не пришла бы в голову, но поскольку такой вопрос был поставлен, то теперь возразить что-либо невозможно. Ни в один полк Фугаса не могли бы принять даже простым солдатом несмотря на его опыт, силу и молодой внешний вид.

— Пусть тогда меня расстреляют! — воскликнул Фугас. — Я не собираюсь торговать сахаром или сажать капусту. Вся мой жизнь прошла в армии. Либо я остаюсь, либо умираю. Что же мне теперь делать? Поступить на службу за границей? Никогда! У меня перед глазами пример Моро1… О, судьба моя, чем я тебе досадил, что пал так низко, хотя собирался подняться до самых вершин?

Клементина попыталась его утешить, обратившись к нему с такими словами:

— Вы останетесь с нами. Мы найдем вам прелестную женщину, и вы вместе будете воспитывать своих детей. В свободное время вы станете писать историю великих событий, в которых сами участвовали. У вас есть все, что необходимо: молодость, здоровье, состояние, семья, все то, что нужно человеку для счастья. Так почему бы вам не быть счастливым?

Леон и его родители горячо поддержали Клементину. Все обиды были забыты на фоне таких страданий и искреннего горя.

Постепенно Фугас успокоился и даже спел за десертом песенку, специально сочиненную им к свадебному торжеству.

Жан-Виктор Моро — маршал Франции (посмертно), герой революционных войн. Был изгнан из Франции Наполеоном. По приглашению Александра I поступил на русскую службу. Был убит в сражении под Дрезденом.

Молодожены, счастья вам!

Я браку почести воздам

И поднесу, слегка робея,

Вам наставленья Гименея.

Тебе, о ветренный божок,

Уже не выйти за порог.

Теперь ты дома посидишь,

На лик любимой поглядишь.

\

Мой друг, забыть тебе пора,

Как ты порхал еще вчера.

Семейной жизни научись,

Над счастьем милой потрудись.

Привык ты, милый мой дружок,

Порхать с цветочка на цветок.

Теперь ищи свой сладкий мед

В саду, где Клементина ждет.

Гости долго аплодировали этому сомнительному образцу поэтического творчества. Однако в ответ бедный полковник лишь печально улыбался, в разговорах не участвовал и почти не пил. Человеку со сломанным ухом было не до веселья. Он, конечно, участвовал в свадебном торжестве, но это был уже не тот блестящий сотрапезник, умевший заразить общество своей солдатской жизнерадостностью.

Маршал отвел его в сторонку и спросил:

— О чем ты думаешь?

— Я думаю о товарищах, которым посчастливилось погибнуть под Ватерлоо, глядя в лицо противнику. Этот чертов немец, старый дурак, оказал мне медвежью услугу. Видишь ли, Леблан, человек должен жить, когда ему положено, а задерживаться на земле совсем ни к чему.

— Брось, Фугас, не говори глупости! Какого черта! Все можно исправить. Завтра я иду к императору. Мы поговорим, подумаем. У Франции не так много таких людей, как ты, чтобы разбрасываться ими направо и налево.

— Спасибо, старина, ты настоящий добрый человек. В 1812 году таких, как ты, было пятьсот тысяч, а остались только мы вдвоем, а лучше сказать, один и еще половинка.

В десять часов вечера Роллон, дю Марне и Фугас проводили маршала на вокзал. Фугас обнял своего товарища и пообещал не делать глупостей. Поезд ушел, и три полковника пешком вернулись в город. Когда они проходили мимо дома Роллона, Фугас сказал своему преемнику:

— Не очень-то вы сегодня гостеприимны, даже не предложили нам по стаканчику той чудесной водки, которой угощали нас в прошлый раз.

— Я решил, что вы сегодня не настроены пить, — ответил господин Роллон. — Вы и за столом ничего не пили. Что ж, давайте поднимемся ко мне.

— На свежем воздухе у меня проснулась жажда.

— Это хороший знак.

Фугас с отрешенным видом чокнулся и слегка смочил губы водкой. Затем подошел к знамени полка, постоял, подержался за древко, развернул полотнище, посчитал дыры, пробитые пулями и осколками, и не пролил ни одной слезы.

— Сегодня водка встала у меня поперек горла, — сказал он. — Чувствую себя как-то странно. Спокойной ночи, господа.

— Стойте, мы вас проводим.

— Не надо. Моя гостиница в двух шагах отсюда.

— Неважно. Послушайте, зачем вам оставаться в гостинице, когда в вашем распоряжении два дома?

— Завтра утром съеду.

На следующее утро счастливый Леон находился в своей туалетной комнате, когда ему принесли правительственную телеграмму. Он не заметил, что телеграмма адресована Фугасу, вскрыл бандероль и вскрикнул от радости. Вот текст этой телеграммы:

«Господину полковнику Фугасу, Фонтенбло.

Только что вышел из кабинета императора. Тебе присвоено звание бригадного генерала как иностранному подданному. Но это временно. Скоро законодательное собрание изменит закон.

Леблан».

Леон быстро оделся, помчался в гостиницу, поднялся к полковнику и обнаружил его в постели мертвым.

Позже стало известно, что господин Нибор произвел вскрытие и обнаружил серьезные нарушения, вызванные обезвоживанием организма. Кое-кто, правда, утверждал, что Фугас покончил с собой. Достоверно известно лишь то, что нотариус Бониве получил по почте своего рода завещание такого содержания:

«Я завещаю свое сердце — родине, память о себе — природе, мой пример — армии, мою ненависть — коварному Альбиону, тысячу экю — Готон и двести тысяч франков — 23-му линейному полку. И несмотря ни на что — да здравствует Император!

Фугас».

Его воскресили 17 августа, а умер он 17-го числа следующего месяца. На этот раз окончательно. Его вторая жизнь длилась чуть меньше тридцати одного дня. Но

Он помчался в гостиницу

надо отдать ему должное: прожил он эту жизнь совсем не