Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Красные вбивали в оборону Деникина сразу два клина — конармией на Валуйки и 13-й армией на Юзово и Славянск.

Дабы второй клин не закупорил «бутылочное горло» Крыма, без боя сдав Екатеринослав, к перешейку был направлен 3-й армейский корпус генерала Слащева (3,5 тысячи штыков и сабель при 32 орудиях, 8 бронепоездах и 6 танках). Гвардеец решил с такими силами даже не пытаться защищать 400-верстный фронт Северной Таврии, а лишь преградить красным путь на полуостров.

Главком намеревался задержать наступавших красных между Миусом и Донцом, но инерция отступления постепенно превращала планомерный отход в панический Большой Бег. «Пальцы врастопырку» начинали обламываться один за другим.

Как известно, у победы много отцов, у поражения виновник всегда один. Главным виновником был сам Деникин, армия которого от Таганрога до Орла, обливаясь кровью, шла почти полгода, а от Орла до Таганрога добежала всего за полтора месяца. «Стрелочником» — начштаба Романовский, в широких кругах называемый «злым гением» Деникина. Когда армия шла от победы к победе, на «тандем» нарадоваться не могли, как только наступательный потенциал был исчерпан и она покатилась назад, на обоих повесили всех существующих и несуществующих собак.

Крайне любопытен эпизод из воспоминаний Врангеля, в котором описывается произошедшая 20 декабря беседа между ним и командованием Донской армии: «Генерал Сидорин возмущался действиями штаба Главнокомандующего, жестоко обвиняя и генерала Деникина, и генерала Романовского. По его словам, со стороны ставки всякое руководство отсутствовало. Подходившие со стороны Таганрога эшелоны совершенно забили железнодорожный путь, и эвакуация Новочеркасска приостановилась. Весьма раздраженный, он выражался очень резко. Возмущался и генерал Кельчевский:

— Да что тут говорить. Достаточно посмотреть, до чего нас довели. Раз они с делом справиться не могут, то остается одно — потребовать, чтобы они уступили место другим.

— Сейчас ничего требовать нельзя, — возразил я, — если сегодня что-либо потребуете вы, то завтра всякий другой будет иметь право предъявить свои требования вам. Для меня, как и для вас, очевидно, что генерал Деникин не в силах остановить развал, справиться с положением; но я считаю, что насильственное устранение главы армии его подчиненными в те дни, когда на фронте борьба, было бы гибельно. Спасти положение мог бы только сам генерал Деникин, если бы он сознал, что с делом справиться не в силах, и добровольно бы передал другому. Но об этом нет речи…»

Хитрюга барон передает этот диалог, вновь перекладывая «инициативу» пожеланий об отставке главкома недовольным донцам. Сам он всего лишь подчиненный, вроде как понимающий, что «спасти положение» можно, только заменив Деникина (на кого?), но ничего не поделаешь, у того-де не хватает сообразительности уйти самому.

Отметим, 20 декабря: Южный фронт Егорова бодро движется по Донецкому бассейну, Юго-Восточный Шорина взял Царицын и развивает наступление на Великокняжескую. Самое время менять некогда победоносных лошадей на переправе, не правда ли?

Когда Буденный перешел Северский Донец и устремился на Таганрог, главком понял, что дальше оборонять Донбасс не имеет стратегического смысла без риска отсечь Кутепова от отступающей на Кубань армии. Корпус Думенко при поддержке пехоты 8-й и 9-й армий форсировал верховья Дона и вышел к Миллерово, целясь на столицу донского казачества. Вырвавшуюся вперед красную конницу встретил наиболее боеспособный донской корпус генерала Коновалова, в зимней сече заставивший Думенко затормозить стремительный бег на целых 5 дней (на тот момент это дало возможность оттянуть добровольцев к Ростову).

Деникин готовился дать бой у стен Ростова и Новочеркасска, собрав тут всю наличную конницу и исправные танки. Здесь же был и его последний резерв — полторы конные дивизии, пластунская бригада и две офицерские школы под командованием генерал-майора Сергея Топоркова. Оборону Ростова держали добровольцы, Новочеркасска — донцы. Удержать уже было невозможно — в ночь на Рождество оба города были сданы.

К началу января 1920 года Вооруженные силы юга насчитывали в своих рядах 81 тысячу штыков и сабель при 522 орудиях. Из них на главном театре — по Дону и Салу — было сосредоточено 54 тысячи (Донская армия — 37 тысяч. Добровольческий корпус — 19 тысяч и Кавказская армия — 7 тысяч.) и 289 орудий. Приблизительно столько же, сколько против них выставил и Кавказский фронт (Юго-Западный повернул на Крым).

Попытка переправы на открытой местности, простреливаемой артиллерийским и пулеметным огнем, стоила Конармии огромных жертв (по некоторым данным, Конармия положила за несколько дней в степи перед Батайском и утопила в Дону до трети своего личного и конного состава). Перешедшая в контратаку конница генерала Топоркова при поддержке 4-го Донского корпуса сменившего умершего Мамантова генерал-майора Александра Павлова отбросила буденновцев за Дон, нанеся им тяжелое поражение.

Буденный с ума сходил от ярости. На прямом проводе с помощником начальника военных сообщений фронта по политчасти Иваном Мироновым, выслушав претензии того по поводу 120 вагонов конников, битком набитых награбленным добром и… женщинами, без обиняков ответил: «А пошлите РВС-8 к..; также и комфронта — предателя революции и вас посылаю к… а если хотите, пристрелю».

Бушевать можно было сколько угодно, смысла не было — Деникин прочно зацепился за левый берег Дона, надеясь здесь отсидеться до весенней распутицы и набраться сил для нового похода на Москву. В него главком все еще верил.

Шорин был снят, на его место назначен Михаил Тухачевский, перебросивший остатки Конармии к Багаевской и далее на Маныч.

Ничего не удалось сделать и 8-й армии, которую от Азова до Батайска встречали в штыки «цветные» полки Кутепова. На этом участке фронт стабилизировался.

Однако тришкин кафтан начал трещать на правом фланге, где на Маныче Думенко стал теснить донцов, пытаясь зайти в тыл Сидорину. Тот собрал в кулак 6 конных дивизий и по частям разбил ударную группировку красных.

Новую дырку на кафтане обеспечил Деникину вездесущий Врангель. Посланный собирать в «сполох» кубанцев и терцев, он, как всегда, телеграфировал в Ставку в Тихорецкой, что «задача невыполнима» (с этого начиналось каждое поручаемое барону дело), а затем стал по «сполоху» собирать в Екатеринодаре сторонников для очередного заговора против главкома.

Интересно, что начал он со Шкуро, «крови» которого лишь недавно сам жаждал и о котором отзывался: «В военном отношении, как крупный начальник, он проявлял полную неподготовленность и отсутствие широких дарований, являясь лишь способным партизаном». Теперь же авторитетный у кубанцев Шкуро был барону позарез нужен для собственных «партизанских» действий, да и сам «волчатник» спал и видел себя кубанским атаманом.

Врангель с Шатиловым встретились с ним в кубанской столице и, не заморачиваясь особыми намеками для недалекого партизана, ему выдали, по утверждению Шкуро: «По дороге я долго беседовал с генералом Врангелем, который настойчиво доказывал мне, что вся общественность и армия в лице ее старших представителей совершенно изверились в генерале Деникине, считая его командование пагубным для дела и присутствие генерала Романовского на посту начальника штаба даже преступным, что необходимо заставить во что бы то ни стало генерала Деникина сдать командование другому лицу и что с этим вполне согласны и что он уже переговорил об этом лично с донским и кубанским атаманами, с председателями их правительств, а также с командующим Донской армией генералом Сидориным и его начальником штаба генералом Кельчевским, с кубанскими генералами Покровским, Улагаем и Науменко, с видными членами Кубанской Рады и Донского Круга, со многими чинами Ставки и представителями общественности и что все вполне разделяют его, Врангеля, точку зрения, и что теперь остановка только за мной и за терским атаманом, а тогда, в случае нашего согласия, мы должны предъявить генералу Деникину ультимативное требование уйти, а в случае нужды не останавливаться ни перед чем».