Война Двух Королев - Дженнифер Ли Арментроут

Мне стоило больших усилий удержаться от того, чтобы не выбить хрустальный бокал из ее руки.

— А дети, которых забрали во время последнего Обряда? Те, что были повешены под Редроком?

— Служили богам.

— Ложь, — прошипела я. — И мне не терпится увидеть твое лицо, когда вся эта ложь будет разоблачена.

Она усмехнулась, глядя на пол.

— Ты думаешь, я позволю твоим армиям осадить столицу, как осаждала другие города? Города, которые я даже не считаю потерянными? — Она повернула голову ко мне. — Потому что они не являются потерями. Но то, что произошло в этих городах, не произойдет здесь. Если твои армии прибудут к Валу, я украшу эти стены и ворота новорожденными. И какие бы дракены у вас ни остались, какие бы армии ни стояли на ногах, вам придется сжигать и разрезать их.

Я могла только смотреть, медленно осознавая, что она говорит серьезно. Мои пальцы вцепились в ручки кресла, когда во мне глубоко запульсировала Первобытная сущность. По телу пробежала слабая дрожь, когда я уставилась на статую, но видела только смертных на воротах Оук-Эмблера и тех, кто находился под Редроком. Рядом со мной Малик вытянулся вперед, а Миллисента слегка повернулась. Пара, стоявшая перед статуей, нахмурилась, глядя вниз, где вибрировали только что упавшие лепестки ночных роз.

Это была я.

Мой гнев.

Я это делала.

На мгновение закрыв глаза, я обуздала свои эмоции, и это было очень похоже на все те времена, когда я надевала вуаль и представала перед герцогом Тирманом. Когда я должна была просто стоять и принимать все, что он скажет. Это также было похоже на отключение моих чувств к другим. Вместо этого я закрылась от своих эмоций. Только когда эфир в моей груди успокоился, я снова открыла глаза. Лепестки осели на пол.

— Умница, — прошептала Кровавая Королева, когда Малик расслабился. — Я вижу, ты научилась в какой-то степени контролировать эту силу.

Я заставила себя ослабить хватку на подлокотниках кресла.

— Это то, о чем ты хотела поговорить со мной? О том, как ты будешь убивать еще больше детей и невинных людей?

— Не я буду убивать этих смертных, — заявила она. — Это будут делать армии под твоим командованием. — Ее взгляд был напряженным. Я чувствовала, как он прослеживает каждый дюйм моего лица. — Или это просто сделаешь ты. Поэтому, если хочешь избежать этого, позаботься о том, чтобы твои армии отступили.

Я перевела взгляд в ее сторону.

— Теперь мы собираемся обсудить будущее королевств? Неужели ты думаешь, что я буду вести с тобой переговоры, если ты планируешь действовать именно так? — Эти слова вырвались из меня в спешке. — Я не отдам тебе Атлантию. Я не прикажу своим армиям отступить. И я не позволю тебе использовать невинных людей в качестве щита.

Ее внимание переключилось на принца.

— Малик, если ты не возражаешь, мне нужно поговорить с дочерью наедине.

— Конечно. — Малик поднялся, поклонился, когда его глаза ненадолго встретились с моими. Он спустился по коротким широким ступеням, проходя мимо Миллисенты, и сразу же был завален улыбающимися дамами и лордами.

— Они так очарованы им, — сказала Кровавая Королева. — Если бы он захотел, то отбил бы их тростью.

Прислужница отвела взгляд от Малика, ее внимание устремилось дальше по Большому залу.

— Знаешь ли ты, что помогло мне выжить? — спросила она через несколько мгновений. — Месть.

— Это… весьма банально, — заметила я.

Ее смех был мягким и коротким.

— Как бы то ни было, это правда. И я думаю, причина, по которой это стало таким клише, в том, что месть помогла многим остаться в живых в самые мрачные моменты их жизни. Моменты, которые длятся годами и десятилетиями. Я получу это.

— Подавляющее большинство атлантийцев не имеют никакого отношения к тому, что было сделано с тобой или твоим сыном, — сказала я ей. — И все же ты думаешь, что контроль над Атлантией каким-то образом даст тебе возможность отомстить. Это не так.

— Я… я должна признаться тебе кое в чем. — Кровавая Королева наклонила свое тело к моему. До меня донесся аромат роз. — У меня никогда не было намерения править Атлантией. Мне не нужно королевство. Я даже не хочу его. Я просто хочу увидеть, как оно сгорит. Конец. Я хочу видеть каждого атлантийца мертвым.

***

Кастил

Она умрет в твоих объятиях…

Слова Миллисенты постоянно крутились у меня в голове. Я не спал с тех пор, как она была здесь. Я не мог перестать думать о том, кем она была, чем поделилась. Я не мог отрицать, что она сестра Поппи. Они были слишком похожи. Черт, если бы их волосы были одного цвета, а у Миллисенты было меньше веснушек, их можно было бы принять за близняшек. А то, что она сказала о Поппи? То, что она сказала, что мне нужно сделать?

Я зарычал во все горло.

К черту.

Даже если бы Поппи была достаточно могущественной, чтобы посеять такой хаос, о котором предупреждала Миллисента, она никогда бы этого не сделала. В ней не было такого зла.

Может Миллисента и была сестрой Поппи, но я не доверял ей. И я не доверял ни единому слову из ее уст.

В коридоре послышались шаги, и я резко поднял голову. Вошел Золотой Мальчик. Один. У него не было с собой ни еды, ни воды.

— Какого черта тебе нужно? — прорычал я, мое горло пересохло.

— Хотел узнать, как у вас дела, Ваше Величество.

— Чушь.

Он улыбнулся, его краска на лице и одежда были такими чертовски золотыми, что он сиял, как лампочка.

— Ты снова начинаешь выглядеть… не очень хорошо.

Мне не нужно было, чтобы этот осел указывал на то, что я и так знал. Голод грыз мои внутренности, и я готов был поклясться, что видел пульс у него на шее.

Но Восставший просто стоял и смотрел.

— Если ты здесь не для того, чтобы рассказать мне о погоде, — пробурчал я, — можешь выметаться к чертовой матери.

Каллум хихикнул.

— Впечатляет.

— Я? — ухмыльнулся я. — Я знаю.

— Твое высокомерие, — сказал он, и низкий гул вырвался из моей груди, когда он шагнул вперед. Его улыбка расширилась. — Ты прикован к стене, голоден и грязен, не в состоянии сделать ничего, чтобы помочь своей любимой девушке, и все равно остаешься таким высокомерным.

Еще один рык когтями впился в мое горло.

— Она не нуждается в моей помощи.

— Думаю, нет. — Он коснулся своей груди. — Она заколола меня вчера. Моим собственным кинжалом.

Из меня вырвался грубый смех.

— Это моя