Грани сна - Дмитрий Калюжный

Между второй и третьей дверями в этом коридоре висело кумачовое полотнище с блеклым текстом белой краской: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Лавр ощутил лёгкое недовольство: где-то он точно такой плакат видел. Где? На Двине? В Миассе?.. – вспомнить не успел, поскольку прозвенел звонок. Гул голосов усилился, коридор наполнило некоторое количество школьников. Из третьей двери, в окружении детворы, вышла Мими. Детишки были одинаково одеты и одинаково стрижены. А Мими всё-таки выглядела ничего себе: строгий костюмчик, причёска… Он и забыл, какая она симпатичная.

Она склонила к плечу свою изящную головку, улыбнулась:

– Лаврик! Не могу поверить. Как ты здесь оказался?

К ним подошли две другие учительницы: «Кто это?».

– Мой старый знакомый, из Москвы.

– О-о-о, из Москвы! – запела одна из них.

– Как жизнь в Москве? – спросила вторая.

– Не знаю, я там четыре года не был.

– Пелагея Прокофьевна! – крикнула Мими. – Отведите ребят в их комнаты!

– Иду, иду! – и появилась давешняя старушка в шали.

Следующие почти две недели Лавр посвятил детдому. Да и можно ли было отказаться, если на первом же чаепитии ему поведали, что сотрудницам приходится самим и дрова носить, и пилить-рубить, и баню топить, и следить за котлом, от которого тепло по всему дому по трубам течёт.

Дни шли за днями, он стал тут «своим», даже дети перестали его дичиться.

– Учителей с фронта отпускают, – как-то вечером рассказывала завуч. – Сталин распорядился, кто в учителя хочет, тех из армии списать. И к нам одного такого из гороно направили, а в облоно узнали, и забрали.

– Где-то мужчины нужнее, видать, – кокетливо сказала одна из учительниц.

– У нас штаты укомплектованы, – пояснила завуч. – А что мы одни женщины, не учли.

– Хочешь остаться у нас учителем? – спросила Мими. Большие её влажные глаза просили: «Скажи да», но не мог он дать такого ответа.

– Обещал мамочке, что приеду скоро. И жена у меня там… ты же знаешь…

– Ах, да, конечно. Жена. Куда нам без жены.

Она крепко зажмурилась и отвернулась от него.

Расспрашивать её о своей неведомой жене он счёл неудобным.

Каждое утро Лавр бегал к своей шарашке в ожидании денег. Вернувшись, рубил дрова и таскал от колонки воду. Заизолировал электропроводку на втором этаже.

Наконец, бухгалтерия ОТБ одарила его богатством, и он сразу помчался на вокзал узнавать, не изменилось ли что с билетами. Нет, не изменилось! Уехать невозможно!.. Вышел на привокзальную площадь, а там группа мужчин, и среди них один – в форме полковника Красной Армии, явно знакомый. Пока он хмурился, соображая, кто это, тот сам его узнал:

– Гроховецкий! Лавр Фёдорович! Вот это встреча! Не узнал? Я Тюрин!

– О, да, добрый день, Анатолий Михайлович!

Это был «секретчик Тюрин» из Бауманки. Он лечился здесь в госпитале после ранения, а теперь с группой восстановивших здоровье товарищей возвращался в Москву.

– Поехали с нами, у нас литер!

– А у меня-то литера нет.

– Брось, Лавр. Мы по списку идём, а кто его смотреть будет? Я – старший группы!.. Посадка через полчаса, давай, решайся. И кстати! Чтобы в Москву попасть, пропуск нужен. У тебя есть пропуск?

– У меня московская прописка в паспорте.

– Ну, ну…

Лавра смущало, что придётся бросить Мими даже без последнего «прощай», но что делать? Надо ехать! И он согласился.

Через несколько дней уже был в Москве.

Первый день в столице был суматошным. Мамочку он застал в библиотеке; долго извинялся, что так и не прислал телеграммы. А она так ждала, хотела встретить!

– Не мог я, случайно в поезд сел, некогда было телеграммы писать!

– Ну, иди домой, иди, я приберу тут, запру, и прибегу.

Дверь он открыл своим ключом. Прошёлся по квартире. Никого нет! Он помнил из писем мамы, что дядю Ваню сгребли несколько лет назад и расстреляли злые люди, а баба Нюра с горя померла. Знал, что Пружилины, бывшие Апраксины, уехали… Пустота.

Заскрежетал ключ в замке. Он кинулся к двери, а там – дядя Ваня! Пусть совсем старый и слегка кособокий, но – он! Лавр прямо-таки остолбенел:

– Дядя Ваня! Я думал, тебя расстреляли!

– Ты что! Спятил?

– Ну, здравствуй, здравствуй! – Лавр кинулся обнимать старика. – Я счастлив! – Потом, взяв из его рук сумки и обняв за плечи, повёл на кухню, улыбаясь от уха до уха.

Старик шёл, и приговаривал:

– Вот какие мысли вынашивает в уме своём наше молодое поколение… За что меня расстреливать, интересно?

– Мало ли… Всегда можно найти, за что… Но в тюрьме ты хотя бы сидел? А?

– Что я тебе плохого сделал, Лавруша? Какая тюрьма? Это ты из тюрьмы пришёл, а я из магазина. Получал свой паёк в Гастрономе № 41.

– Выпьем по этому поводу? – делано-весело предложил Лавр, вспоминая привычки деда. Но тот его опять удивил:

– Да ведь я непьющий! Забыл, что ли? Давай лучше чаю. Или подождём Нюру, она обещала до обеда быть.

– Я опять попал в другой мир, – засмеялся Лавр.

У мамы накопилось три альбома фотографий. На них – она сама, соседи, друзья и, главное, его сын. Фотографий жены не было, ибо это всё она снимала. Что ж у меня за жена, как спросить-то об этом. Неудобно же, что он родной жены не помнит! Уцепился за фразу мамочки о проблемах, начавшихся в 1938 году из-за возвращения бывшего мужа соседки, графа Апраксина.

– Нет, нет, – сказал Лавр. – Я помню, он объявился ближе к концу 1939-го!

– Ты плохо помнишь.

– Может быть! Расскажи, освежи мне память.

И мамочка рассказала, что Дарью Марьевну из-за этого графа стали вызывать «куда следует». А зачем это ей? Она и вышла замуж за режиссёра Иванова, взяла его фамилию. При этом выяснилось, что Иванов – это творческий псевдоним, а вообще-то он Раппопорт. Так соседка превратилась в Дарью Марьевну Раппопорт. Мамочка Лавра смеялась над её страхами, а та отвечала, что в этой стране лучше быть женой Раппопорта, чем супругой какого угодно, даже самого сиятельного графа.

Теперь она в Ташкенте, снимается в кино.

Вслед за ней и Ангелина сначала сменила имя, превратившись в Елену, а потом Иванов, который Раппопорт, её удочерил – и она стала Еленой Раппопорт.

– Ага! – воскликнул Лавр. – Так что, Лина – моя жена?

– Как? – удивилась мамочка. – Конечно! Она вышла за тебя замуж и сменила фамилию ещё раз. Потом ты уехал и не вернулся.

– А зачем Ангелина имя меняла?

– Не знаю. Мамаша, наверное, подбила. Дарья и сама хотела имя сменить! Но в ЗАГСе ей отказали. А у Лины была отговорка: мол, не хочу быть ангелом. Пошли навстречу.