Король Красного острова - Валерий Поволяев

Все эти деревья попадались в пути Устюжанинову и его людям, у каждого дерева хотелось остановиться, понять, чем оно приметно, изучить, даже попробовать на зуб, но времени не было, и группа шла дальше, почти не останавливаясь.

Больше всего встречалось громоздких, неуклюжих, непонятно как зацепившихся за землю толстыми стволами бутылочных деревьев…

Следом за людьми Устюжанинова, стараясь быть невидимыми, неслышимыми, вообще неосязаемыми, двигались сафирубаи. Быть невидимыми и неслышимыми им удавалось – опытные были охотники.

Нельзя сказать, что их оба «амиго» или Устюжанинов не чувствовали – воздух был насыщен тревогой.

Хотя откуда исходила эта тревога, было непонятно. Устюжанинов ощущал опасность, понимал, что она прячется где-то рядом, совсем рядом, но не мог ответить на вопрос, где именно прячется… Не было на это ответа. На ходу Устюжанинов иногда резко оборачивался, стремясь засечь за спиной какое-нибудь движение, всплеск листвы в кустах, но все было безрезультатно – позади лишь порхали яркие бабочки, да перемещались с ветки на ветку птицы.

Когда с горных плато – очень низких, к слову, с камчатскими не сравнить – стали уходить вниз, случилось непредвиденное. Неожиданно дрогнуло нависшее над тропой дерево, затрясло лихорадочно ветками и рухнуло на шедшего первым старшего «амиго».

Тот не успел отскочить в сторону, дерево накрыло его целиком, – лишь сдавленный крик донесся из-под густых веток.

Когда «амиго» раскопали, вытащили из завала веток, утыканных острыми короткими сачками, оказалось, что у него сломаны нога и рука. Лицо было в крови.

Находился «амиго» без сознания и сдавленно стонал. Надо было нести его в ближайшую деревню, где есть знахарь – хомбиас. Впрочем, до ближайшей деревни было совсем не близко, поэтому надо было оказывать помощь здесь же, на месте, чтобы «амиго» дотянул до знахаря, а уж там эскулап разберется, что к чему, – ведь ни Устюжанинов, ни Дешанель в медицине ничего не смыслили.

– Надо связать носилки, – засуетился Устюжанинов, – иначе мы замаемся, сами ляжем, а до деревни не доберемся.

Дешанель согласился с ним.

Срубили два деревца с упругими прямыми стволами, переплели их лианами так, чтобы «амиго» было удобно лежать, колыхаться в так шагам носильщиков…

Очнувшегося и стонущего «амиго» уложили на носилки, Дешанель и младший толгаш поспешно подняли их и мелкими уторопленными шагами стали спускаться с поросшего деревьями плоскогорья вниз в долину, разогретую до того, что в воздухе запросто можно было варить куриные яйца.

Старшего в группе сафирубаев, преследовавших Устюжанинова звали Бабакутом. Бабакут – это вид желтоглазого мрачного лемура, отличавшегося строптивым характером и особой изобретательностью. Если бабакутам что-то не нравится, они по-змеиному остро, угрожающе шипят, размахивают короткими детскими ручками, из круглых глаз их буквально льется злость.

Преследование группы Устюжанинова подходило к концу, пора было ставить точку – такую команду Бабакут получил от капитана Фоге, – белых капитан решил взять в плен, а темных – двух толгашей, – продать в рабство.

Бабакут и свалил дерево на идущих по тропе людей. Правда, он малость помял одного из них, но в таких делах всегда бывают издержки… В конце концов, пусть не два толгаша будут проданы в рабство, а один; один – это тоже неплохо.

Свалил дерево Бабакут хитроумно, даже напарники его не поняли, как он это сделал – вроде бы и нетронут был ствол, ни подрубов, ни подпилов у него не было, а рухнуло, будто Бабакут ему скомандовал:

– Падай!

И дерево упало.

Спутники поглядывали на Бабакута со страхом: не колдун ли их старшой, не мпамозави ли? Колдчны-мпамозави обладают разрушительной силой, могут не только дерево завалить, но и человека превратить в лемура, потом из лемура сотворить бабочку, а бабочку играючи прихлопнуть пальмовой веткой – от ярких, с изумрудными пятнами крыльев только одни лохмотья да пятна и останутся. Таких людей надо бояться.

И спутники боялись Бабакута, даже глаза закрывали, когда старшой смотрел на них в упор и что-то говорил. Слышать его слышали, а вот видеть не видели.

Бабакут действовал по плану, который тщательно продумал – теперь он заманивал Устюжанинова и его людей в ловушку. Лицо у Бабакута было жестким, движения – резкими, говорят, что он даже не был сафирубаем, отцом его был какой-то заезжий синекожий сенегалец, лицо у Бабакута действительно было с синевой, – может, и вправду его отцом был какой-то недобрый, прибывший на Магаскар из Африки колдун? Этого не знал никто.

Видя, что его спутники со страхом закрывают глаза, Бабакут презрительно морщился: если понадобится, он этих людей убьет, не задумываясь, – ну будто мух, – даже глазом не моргнет.

Надо было понаблюдать, что будет делать группа белоголового сподвижника Беневского, куда шарахнется, как станет лечить покалеченного толгаша? А главное – дождаться момента, когда белоголовый со своими спутниками выдохнется. Вот тогда и нужно будет сделать второй ход, придуманный Бабакутом.

Перед глазами у Устюжанинова подрагивала, словно живая, качалась, заваливаясь то в одну сторону, то в другую, оранжевая тропка, на плечи больно давили торцы деревцев, из которых они сделали носилки.

Идти было тяжело, что-то сладкое, клейкое возникло в горле, закупорило его, было трудно дышать, изо рта вырывался горячий хрип.

Солнце было беспощадным совершенно, даже до собственной шляпы невозможно было дотронуться – припекало так, что Устюжанинову казалось: внутри, в животе у него сейчас все сварится.

Он стискивал зубы и продолжал тащить носилки. Младший «амиго» шел сзади также надсаженно хрипел и корчился под тяжестью.

Спуск в долину продолжался. Говорят, спускаться с горы тяжелее, чем подниматься, – наверное, так и есть, но когда будешь подниматься с ношей в гору, то подъем обязательно покажется тяжелее спуска. Увы.

Это закон. Хотя все познается в сравнении. Через пятнадцать минут Устюжанинов с запаренным хрипом выбил из себя:

– Привал!

Медленно, очень осторожно опустил край носилок на землю, кулаком стер со лба пот. Хы-ы… Устюжанинов подумал о том, что до полного набора им не хватает всего одного человека, если бы его заполучить каким-нибудь колдовским образом, то у них будет полные две смены.

Но полных двух смен нет, только полторы… Устюжанинов опустился на землю рядом с носилками, размял себе кисти рук, сжал и разжал пальцы, сжал и разжал. Перед глазами роились противные красные мухи. Было жарко.

Бабакут продолжал внимательно следить за группой Устюжанинова – понимал хитрец, что очень скоро Устюжанинов и его люди выдохнутся окончательно, а когда выдохнутся, их можно будет брать голыми руками.

Рот у Бабакута растянулся в довольной улыбке, – сам он был полон сил. На все имел силы – на драку и отдых, лихой пир и ходьбу по непролазному лесу.