Дом правительства. Сага о русской революции - Юрий Слезкин

Большевизм требовал не только активного участия, но и жесткой централизации. Он не мог ограничиться ни ежедневными сеансами критики и самокритики, типичными для общежитийных сект (таких как шейкеры, члены Гармонического общества или Библейские коммунисты Онейды), ни «наставлениями и увещеваниями», практиковавшимися в пуританских общинах Новой Англии (чье спасение не зависело от обращения других колонистов, не говоря уже об индейцах). Массивная бюрократия с монополией на насилие и доступом к дефицитным товарам пыталась сочетать сплоченность и исключительность с материальными стимулами для потенциальных членов. «Вольная дисциплина» Сольца определялась и поддерживалась специальными чиновниками – в том числе из руководимого Сольцем Комитета партийного контроля.

От пролезшей в партию нечисти избавлялись при помощи публичных инквизиций («чисток»). Большинство нарушителей были новообращенными, а большинство нарушений имели отношение к отсутствию самодисциплины: пьянство, «склоки», «излишества», «половая распущенность», «протекционизм», «бюрократизм», «растраты», «задолженность» и «нарушения партийной дисциплины в виде непосещения партийных собраний, неуплаты членских взносов и проч.». «Исполнение религиозных обрядов», распространенное среди сельских коммунистов, считалось признаком отсталости, а не отступничества. Гораздо большую озабоченность вызывали «связи с чуждым элементом». Самыми опасными – и чрезвычайно редкими – были акты сознательного инакомыслия[658].

Расхождения в интерпретации исходного откровения ведут к расколам и формированию новых сект. Всякая ортодоксия предполагает возможность ереси (от греческого «выбор»), и все истинные пророки предупреждают о ложных («ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных»). Когда секта монополизирует государственную власть (построив свое собственное государство, как в случае ислама и Тайпина, или захватив существующее, как в случае христианства, большевизма и «Талибана»), ереси оказываются вне закона. Интенсивность преследования зависит от статуса ортодоксии: чем выше милленаристские ожидания и чем туже кольцо вокруг избранных, тем острее необходимость в разоблачении предателей и изгнании не горячих и не холодных[659].

Большевистский аналог Первого никейского собора (запрет фракций на X съезде партии) совпал с отсрочкой исполнения пророчества. Партийное большинство защищало статус-кво от реформаций, апеллировавших к сектантскому братству и милленаристскому максимализму. Левые (троцкисты, зиновьевцы и «объединенные» троцкисты и зиновьевцы) напоминали о том, что мелкое производство порождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе, призывали к немедленному искоренению растений, не насаженных небесным отцом, и протестовали против «разделения партии на секретарскую иерархию и «мирян». Оппозиции сменяли друг друга, но основные требования оставались прежними: НЭПу, как компромиссу с отсталостью, нужно положить конец, а партии, как локомотиву истории, нужно покончить с «бюрократизмом»[660].

«Вопросом вопросов» было отношение к крестьянству. Великий инквизитор НЭПа Бухарин предостерегал против возврата к «военному коммунизму» и желания некоторых «чудаков» устроить крестьянской буржуазии «Варфоломеевскую ночь». Оппозиция обвиняла «группу Сталина – Бухарина» в «недооценке капиталистических элементов развития нынешней деревни и затушевывании расслоения крестьянства»[661].

И те и другие пользовались данными экономистов-аграрников, которые делились на блинных националистов и авербахов. Организационно-производственная школа, выросшая из дореволюционной агрономии и возглавляемая директором Института сельскохозяйственной экономики при Тимирязевской академии А. В. Чаяновым (отец которого родился крепостным), утверждала, что цель крестьянского хозяйства – не максимизация прибыли, а удовлетворение минимальных потребностей, причина имущественного расслоения – соотношение работников и едоков внутри семьи, а развитие капитализма в русской деревне столь же маловероятно, сколь нежелательно. Школа аграрников-марксистов, состоявшая из молодых членов партии и возглавляемая директором Аграрного института Коммунистической академии Львом Крицманом (который никогда не жил в деревне), утверждала, что классовое расслоение отражает неравенство в отношениях к средствам производства, пропасть между сельскими капиталистами и наемными работниками неуклонно расширяется, обострение классовой борьбы в условиях монополии партии на власть неизбежно и желательно (хоть и не в такой степени, как утверждают оппозиционеры), а решение «вопроса вопросов» состоит либо в победе социализма в результате роста кооперации (как Ленин предсказал в 1923 году), либо в победе социализма в результате победы капитализма (как Ленин предсказал в 1899 году)[662].

Ответы на вопросы зависели (как учил Ленин) от того, кому принадлежит власть. Все большевики – и оппозиционеры, и ортодоксы – исходили из того, что существует неделимая истина, основанная на подлинном откровении, и что любое отклонение от этой истины есть «буржуазный уклон». Все были согласны, что нет ничего важнее единства партии и что в данный момент единство партии важнее, чем когда-либо. Как писал Радек от имени объединенной («большевистско-ленинской») оппозиции в 1926 году: «Оппозиция не только не может защищать существование фракций, но, наоборот, является самым решительным их противником».

Как отличить истинные взгляды от фракционных? Первым критерием было соответствие идеологической ортодоксии. «Всякий шаг отхода от классовых позиций пролетариата к позициям мелкой буржуазии, – писал Радек, – родит и должен рожать отпор пролетарских элементов партии». Степень близости к классовым позициям пролетариата мерилась ленинским аршином. Бухарин, недавно выздоровевший от «детской болезни», обвинял оппозицию в желании восстановить военный коммунизм, отмененный Лениным в 1921 году[663].