Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

* * *

Не так давно в Баварии разразился большой скандал, когда беспутство монахинь в монастыре Зефлин-гене близ Ульма стало настолько вопиющим, что епископ был вынужден назначить следствие и результаты довести до сведения папы. К несчастью, в кельях обнаружились роскошные светские одежды, подложные ключи, нецеломудренные письма и, главное, большинство монахинь оказались беременными.

* * *

Барон перечитал записки Ганса фон Швейнихена из Силезии:

«Шестнадцати лет я начал волочиться за девушками, и мне казалось, что я мастер этого дела. Я посещал свадьбы и другие собрания, куда меня приглашали, ел и пил с дамами половину ночи и целую ночь и поступал так, как хотели дамы. Когда я стал на два года старше, я целый год провел дома, должен был распоряжаться на мельнице отца и давать в этом отчет, а также присматриваться и помогать в другом всяком хозяйстве и давать гостям питье. В этом году здесь были срамники; так называли себя двадцать семь человек дворян, которые обязались клятвой, куда ни придут, делать всякий срам, какой только могут. Они обязались не молиться, не мыться и делать всякие богомерзости.

Позже я отправился в путешествие. Там я приобрел себе пьянством большую известность и составил себе большое имя, так как сколько я ни пил, совсем не упивался.

При дворе герцога Мекленбургского часто бывали пиршества. Смотрю я и вижу, что кавалеры и дамы исчезли. Остались только две дамы, я и еще один кавалер, который начал танцевать. Я последовал его примеру. Наш танец продолжался недолго. Мой добрый приятель ускользнул со своей дамой в соседнюю комнату, и я отправился туда же вслед за ними. Мы нашли в комнате двух кавалеров, лежавших в постели с дамами. Кавалер, с которым я только что танцевал, также улегся в постель со своей дамой. Тогда я спросил даму, с которой танцевал, что будем мы теперь делать? Она ответила:

— Я также лягу вместе с вами на вашу постель.

Я не позволил себя долго просить об этом и, как был одетый, улегся в постель. Дама моя сделала то же, и мы проговорили с ней до утра, при этом, между прочим, между нами все происходило совершенно честно. Они называют это доверяться честности, но я бы не желал более такого доверия, потому что таким образом легко можно сделаться шельмой».

* * *

В Германии двор герцога Саксен-Готского считался самым благоустроенным, благонравным и умеренным. У герцога существовал специальный «Порядок придворного пития». В его параграфе 9-ом было провозглашено:

«Для утреннего и вечернего пития нашей супруге подавать пива и вина, сколько пожелает; для графинь и дворянок полагается утром четыре кружки пива и вечером три кружки, для гофмейстерины и двух юнг-фрау начиная с Пасхи и до Михайлова дня давать в девять часов утра по одной кружке пива на каждую и столько же в четыре часа пополудни».

* * *

Что тут можно сказать, думал Барон. Только то, что, хотя нравы и обычаи у разных народов разные, однако они поразительно схожи.

Правильно ли, например, поступали голландцы, когда, как писал Витсен, нарушали запрет хозяев бесконтрольно сходить на берег из-за того, что русские боялись заразить свой край чумой? Голландец жаловался:

«Мы бросили якорь и собрались сойти на берег, но нам в этом отказали, так как они боялись чумы. Мы же считали, что отказ в выходе на берег есть неуважение к нам. Даже когда посол сказал им, что они подорвали его авторитет тем, что так долго задерживали, русские отвечали, что авторитет посла не был задет, так как задержка произошла не для того, чтобы его обидеть, а только из-за боязни чумы. Было видно, что они боялись: они говорили с нами только через костер и обкуривали наши письма. Однако как-то нам удалось хитростью выйти утром на берег, заверив, что мы пришли из Бордо, и вышли на берег купить свежие продукты».

* * *

Что, например, можно сказать о Витсене, когда он писал:

«Во время нашего пребывания в Москве я решил пойти к главному персидскому купцу познакомиться с ним. Он приехал сюда со свитой одновременно с нами. Здесь я увидел давно известную вежливость этих людей, их остроумие, великолепие, а также отведал их деликатесы. Сперва мы пошли к одному из членов его свиты. По их обычаю он посадил нас на ковры; многие из них затем присоединились к нам за столом. Они угостили нас табаком из больших водяных бутылок, с длинными тростинками: это белый рассыпчатый приятный табак; каждый по очереди один-два раза глубоко затягивался. Сразу принесли персидские яства: финики, засахаренные персики и абрикосы, изюм с зернышками, пастилу, рыбу их страны, уксус и крепкие напитки. Они вежливо попросили нас все это отведать; спрашивали о нашей стране, а мы — об их стране.

Как только их главный господин узнал, что мы у них во дворе, он сразу прислал нам бутыль персидского вина, такого же, как их шах послал царю, серебряные плевательницы и фарфоровое блюдо с пастилой; а когда мы немного посидели, он прислал просить нас на дружескую встречу к себе. Мы приняли это приглашение, и я взял слово, чтобы приветствовать его. Сидя, он очень низко поклонился, приветствовал нас и пригласил сесть, что мы и сделали. Мы были в большом зале, значительная часть которого служила столом и покрыта ценными турецкими коврами; он сидел на конце ковра, на голове — богатый тюрбан, одет в белоснежный дамастовый кафтан с золотым поясом вокруг талии. Около него лежала кипа книг, а позади — серебряные изделия, домашняя утварь, одежда, — все совершенно великолепное. При нашем появлении восемь-десять человек его свиты встали к стене против стола; когда мы сели, сели и они, на расстоянии от него. Рядом с его большим столом был поставлен столик, покрытый скатертью из серебряной парчи, для нас, потому что мы сказали, что нам трудно сидеть по их обычаю. Мы сели так, что я оказался рядом с ним. Сразу принесли ценные горящие благовония в серебряной конфорке и по табачной бутыли на каждых двух человек, это для нас, а у него самого бутыль была серебряная, у других — медные. Очень дружески он предложил нам курить кальян, остальные тоже курили табак попарно; перед ним и всеми нами поставили серебряные плевательницы. В это же время один из них очень хорошо играл на лютне, а нам подносили множество деликатесов и разные напитки; сам он пил воду.

Когда встреча была в разгаре, вошел один из русских скотов, его пристав, справиться о здоровье. Увидев нас, эта свинья сделал кислую мину и гневно спросил, кто мы такие и что мы здесь делаем. Ловкий перс наговорил ему, что мы наемные офицеры на службе царя и из любопытства пришли сюда. Пристав ушел, но сразу же вернулся и спросил, не из посольства ли мы. Ему снова дали тот же ответ, а этот глупец не мог сам определить по нашей одежде, кто перед ним и что мы за птицы, так как во всей Москве такого никто не носит. И так каждый сидел по своему обычаю. Когда накрывали стол, перед главным купцом разостлали большую красную скатерть; занятно, как они мыли лицо, руки и бороды, полоскали рот из чаши с великолепным кувшином; мы им тоже подражали. Перед ним поставили очень большое блюдо с горой искусно приготовленного тушеного риса, блюдо вмещало, наверное, два ведра. Затем пришел распорядитель, который стал перед ним на колени и для каждой пары господ зачерпывал по полной чаше риса, который они и мы ели полными горстями; поистине, никогда я не ел вкуснее. Затем появились тушеные куры, которые они руками разделили на всех, они были начинены яйцами, мясом и прочим. Затем подали жареную говядину и баранину с капустой; были и пироги с яйцами и жареным рисом, темно-коричневого цвета рыба, испанская редька, маринованный чеснок и прочее. Все было очень красиво подано; красивы были и их одежды, домашняя утварь; да, все это не уступало голландской опрятности.