Три женщины - Владимир Лазарис

добился для вас аудиенции. Только не забудьте, — Зубатов с улыбкой посмотрел на Маню, — называть его «ваше превосходительство». Когда войдете в кабинет, не садитесь, пока он вам не предложит. Сами беседы не начинайте. И еще. Убедительно прошу вас говорить только о сионизме. После беседы с министром вас примет князь Оболенский[778], товарищ министра финансов.

— А это еще зачем?

— Насколько мне известно, — лукаво прищурился Зубатов, — деятельность ЕНРП обходится недешево, и вы стеснены в средствах. Прикиньте расходы на газету, на рабочие клубы, читальни, столовые и подайте князю. Не забудьте включить разъезды, ведь вам теперь часто придется бывать в Питере.

Аудиенция состоялась 6 мая 1902 года в том самом Мариинском дворце, где всего месяц назад был убит предшественник Плеве — Сипягин.

В просторном кабинете, больше походившем на шикарный зал, Маня потерялась и не сразу заметила за огромным письменным столом круглолицего, упитанного человека с пушистыми белыми усами, в темном сюртуке. Он молча смотрел на нее, потом медленно поднял руку и жестом показал, чтобы она подошла. Лицо его ровно ничего не выражало. За спиной у министра висел огромный портрет Государя императора.

— А у нас дома… — начала Маня, но спохватилась, вспомнив наставление Зубатова.

— Что-с? — недовольно процедил хозяин кабинета, и только тут она увидела, что глаза у него карие и смотрят так пронзительно, что хочется как-нибудь укрыться от их взгляда.

А Плеве, смерив Маню взглядом с ног до головы и еще не предложив ей сесть, нахмурился. «Паршивая жидовка. И что в ней Зубатов нашел? Спит он с ней, что ли? Хотя, говорят, в постели жидовки хороши».

Маня тоже смотрела на всесильного министра, известного антисемита, и думала: «Индюк надутый. Точно как у нас во дворе».

— Мадемуазель Вильбусевич?

— Вильбушевич, ваше превосходительство.

— Да, конечно, Вильбушевич. Прошу, садитесь. Вы что-то изволили сказать о вашем доме?

— Простите, ваше превосходительство. Я только хотела…

— Ну, говорите, говорите, не стесняйтесь.

— У нас дома в столовой тоже висит портрет Государя императора.

— Вот как?

— Да, я с детства помню. Портреты наших родственников и рядом — Государь император. Мой отец — горячий монархист.

«Надо будет рассказать Государю», — про себя рассмеялся своей шутке Плеве, а вслух спросил:

— А кто ваш отец?

— Владелец мукомольной фабрики.

— И откуда же вы родом?

— Из-под Гродно.

— Мда… Ну, хорошо. Перейдемте к делу.

Аудиенция продолжалась полчаса. Маня рассказала Плеве об успехах ЕНРП и перешла к сионизму. Это движение завладевает умами многих тысяч евреев. Плеве тут же поинтересовался, в самом ли деле среди российских евреев так много сионистов и действительно ли они настроены уехать в Палестину. Маня ответила утвердительно и добавила, что, если его превосходительство поддержит сионистское движение, евреи этого никогда не забудут. Кивок головы его превосходительства приободрил Маню, и, забыв о наказе Зубатова, она обратилась к нему:

— Ваше превосходительство, не желаете ли встретиться с кем-нибудь из руководителей сионистского движения?

— Еще чего! — раздраженно бросил Плеве. — У меня только и дел, что встречаться с евре… — осекся он и уже более спокойно добавил: — Этим займутся другие. Вы можете идти.

Когда Маня ушла, Плеве позвонил секретарю и велел вызвать к нему Зубатова.

— Это в самом деле интересно, — начал он, когда Зубатов сел в кресло. — Ваша Вильбушевич неглупа, думаю, она может быть полезной.

— Совершенно верно, ваше превосходительство. Но независимо от этого на сионистском съезде будут мои люди.

Плеве усмехнулся про себя догадливости Зубатова и продолжил:

— Я хочу, чтобы на съезде присутствовал представитель Департамента полиции. Даже не один. Пусть следят за тем, чтобы обсуждали главным образом еврейскую эмиграцию из России. И еще. Я хочу видеть протоколы всех заседаний. Вы меня поняли?

— Так точно, ваше превосходительство.

13

После Маниной аудиенции у Плеве чиновники Департамента полиции вызвали в Петербург одного из руководителей минских сионистов Шимшона Розенбаума[779] и, к его удивлению, вручили официальное разрешение на проведение съезда сионистов в городе Минске.

Не меньше были удивлены соратники Розенбаума. Никто не мог объяснить, чем вызвано такое неожиданное благоволение властей, но времени оставалось в обрез, и надо было срочно готовиться. Тут же начались споры, как назвать съезд, «конгрессом» или «конференцией». От «конгресса» сразу отказались, ибо при живом Герцле, но без его участия, не могло быть никакого сионистского конгресса. «Съезд» показался слишком русским. Решили остановиться на «конференции». Под названием «Минская сионистская конференция» съезд и вошел в историю. Это была уникальная сионистская конференция: первая и единственная в России, да еще и с разрешения министра внутренних дел.

* * *

Конференция открылась 22 августа 1902 года в том самом зале «Париж», где полковник Васильев призывал пролетариев к сотрудничеству с властями.

Еврейский люд ломился в двери и в окна, и те, и другие были разбиты под напором толпы, после чего Васильев выставил полицейские посты не только у парадного и черного входов, но и у каждого окна. Правда, как пишет один из делегатов конференции, «полиция появлялась каждую минуту для наведения порядка, но ей нечего было делать, а распорядители, можно сказать, не обращали на нее внимания, поскольку разрешение на конференцию дал сам министр внутренних дел Плеве»[780].

Улица, на которой находился «Париж», была запружена народом. Городские власти специально изменили маршрут конки, чтобы пассажиры могли лицезреть столпотворение сионистов. А соседние рестораны изменили часы работы, чтобы господа делегаты сионистской конференции в перерывах между заседаниями могли зайти подкрепиться.

Весть о легальной сионистской конференции вихрем облетела черту оседлости, и желающих попасть на нее оказалось намного больше, чем мест в «Париже». Пришлось пускать только по пригласительным билетам, а безбилетной толпе ничего не оставалось, как восторженно ахать при появлении господ во фраках и цилиндрах, с ухоженными бородками и усами.

— Смотрите, доктор Вейцман!

— Где, где?

— Да вот же, с черной бородкой, с лысиной! Вы что, ослепли? Хаима Вейцмана не видите? Он же наш, из Пинской губернии.

— А это кто, в пенсне?

— Шимон Дубнов[781], знаменитый историк.

— Какой Дубнов? Это же Ахад Хаам[782], писатель.

— Положим, не писатель, а философ.

— Не знаете, так не говорите! Ахад Хаам как раз и писатель, и философ!

На конференции был представлен весь цвет российского сионистского движения. Будущий президент государства Израиль Хаим Вейцман, знаменитый автор «Истории еврейского народа» Шимон Дубнов, замечательный еврейский публицист и философ Ахад Хаам, один из лидеров политического направления в сионизме и зачинатель ивритской журналистики Нахум Соколов, один из будущих основателей Тель-Авива Менахем Шенкин[783], один из ближайших помощников Герцля в организации