Ангелотворец - Ник Харкуэй

ошарашенно смотрит на дорогу, затем резко разворачивается, ищет глазами отъезжающий автобус и видит – они оба видят, – тонкий силуэт, вцепившийся в серебристый поручень. Она прячет от Дэниела лицо и взгляд, но ее тело и сердце как будто не в силах полностью отказаться от него; она так и остается на подножке, словно вросла в нее, словно собирается обнять их обоих – даже сейчас, когда автобус, сворачивая за угол, уносит ее прочь.* * *

Джо борется из последних сил – сопротивляется, не сопротивляясь, – чем одновременно бесит их и изумляет. Его запирают в белой будке, после чего будка словно отделяется от здания, и его начинает швырять туда-сюда, вверх и вниз. Зависнув в воздухе и наблюдая, как одна стена стремительно удаляется от него (и зная, что другая, наоборот, приближается), Джо прикидывает: если сейчас он летит со скоростью пятнадцать миль в час (что вполне возможно), а будка с такой же скоростью движется в противоположном направлении, то он ударится о стену на скорости тридцать миль в час и, вероятно, умрет.

Он раскидывает руки в стороны и не умирает, даже не получает серьезных травм, хотя, возможно, вывихнул большой палец руки и сломал пару ребер. Как же так вышло, что подобные травмы стали казаться ему несущественными? Потом все заканчивается, и его выпускают. Шатаясь и петляя, он вываливает на пол содержимое желудка. Кто-то ловит Джо под руки, и он говорит «спасибо».

Мистер Ничего Особенного улыбается.

Вместо того, чтобы отвести Джо обратно в камеру (он изо всех сил пытается не называть ее мысленно своим «домом»), его приводят в соседнюю комнату. Там сидит человек, от которого пахнет резиновыми сапогами, землей и тиной. Его тело сплошь покрыто ссадинами и ожогами.

– Отменим море, – говорит Тед Шольт.

Глядя на эту седую голову и ее обладателя, который, вероятно, умирает, Джо явственно ощущает, что они знакомы.

С Тедом Шольтом сделали что-то странное, что-то непонятное, хитрое и совершенно ужасное. Он дрожит – не как человек, который замерз, устал или напуган; он дрожит так, будто его мышцы отходят от костей, и кожа выглядит какой-то растянутой, словно весь жир тела скопился в неположенных местах.

– Плющ проник внутрь, – хрипло произносит Шольт; его глаза непрерывно бегают, ищут что-то и не находят; Джо сознает, что старик ослеп. – Плющ уже в кровотоке. Тед дуралей, башка все дурней, Бога нет, засилье чертей.

– Тед, это я, – тихо произносит Джо. – Тик-Так Спорк.

Кричать нет необходимости; они прижаты друг к дружке вплотную, как любовники. Чтобы обрести некое подобие личного пространства, один из них должен встать.

– Он не должен добиться своего, этого нельзя допустить, – отрешенно произносит Тед.

Он пытается приподняться, напрягая мышцы живота, и внутри у него все хрустит.

– Тед… Я ничего не могу поделать. Я не знаю, что происходит.

– Брат Шеймус. Машина Фрэнки.

– Я ничего не понимаю! Не знаю, чего они от меня хотят. Я ничего не знаю. Я – идиот, который случайно повернул ключ. Вы ведь там были, Тед.

Шольт пытается что-то сказать, но из его рта рвется крик, все тело выгибается, и внутри что-то трещит, как будто ломаются кости.

– Чью повозку тащит за собой машина Фрэнки? Наука многолика, каждый ее рот нашептывает миру что-то свое. Фрэнки больше нет, однако клинок ее разит во все стороны. В чьих он руках? В руках Шеймуса, конечно. Шеймус всюду, Шеймус везде. Сволочи.

Джо чувствует, как внутри у Теда что-то движется, – что-то, чему, по его глубокому убеждению, двигаться не положено.

– Тед, прошу вас. Успокойтесь.

– Она говорила, это спасение. Говорила, когда правды становится слишком много, мы превращаемся в лед и разлетаемся на куски, и поэтому она все откалибровала как нужно. Но Шеймус… он хочет большего. Он хочет поквитаться с Богом. Перенастроить машину. Постичь все истины разом. Он убьет наш мир.

– Только сделать это без калибровочного барабана невозможно, а барабана у него нет, так? Конечно, нет. Потому что Фрэнки была не дура. Она отдала его тому, кому доверяла.

О, черт. Дэниелу. Она отдала ключи от Апокалипсиса Дэниелу. Ну, конечно! Кому еще доверить нечто, способное уничтожить мир, как не отцу своего ребенка, который любит тебя невзирая на то, что ты тридцать лет играла в прятки с его сердцем?

Дэниелу. А значит, и Джо.

Черт, черт, черт.

Он не знает, у него ли барабан. Они тоже не знают – даже если ненароком выкрали его, когда обчищали склад. Стало быть, ключ по-прежнему спрятан. Дэниел спрятал его как раз на такой случай. Спрятал слишком хорошо. Быть может, он был среди утраченных вещей Дэниела. Быть может, Мэтью, сам того не зная, загнал кому-то по дешевке ключ зажигания от самого опасного предмета в мире.

Черт.

Тед Шольт продолжает нести бред.

– Шеймусу во что бы то ни стало надо знать счет. Знать, выиграл он или проиграл. Глупость – признак могущества, говорят. – А потом добавляет: – Ты должен его остановить. Должен! Отправляйся на «Лавлейс». Туда, где я ее оставил.

Джо выгибает шею, и Шольт шепчет ему прямо в ухо:

– Она под холмом на станции Игрек.

Джо мотает головой, облегченно.

– Тед, я не знаю, где это.

– Место не засекречено. Оно не у всех на виду, но найти его просто. Нет. Слушай! Встань на будку, увидишь холм, спускайся в туннель и иди во мрак. Дверь отомкнет день рождения Лиззи. И все, ты там! Только надо все спутать у себя в голове. Перемешай буквы и запомни абракадабру. Повтори: Нацист и грек. Слопали хлев. Язва не мед. Стой, кто идет?! Понял? Так ты можешь не бояться, что проболтаешься. Они будут спрашивать – ты отвечай. Хоть криком кричи. Пусть попробуют разобраться. Выходит, ты и сказал правду, и утаил ее. Так надо, Джо! Надо! – Он начинает сипеть и закрывает глаза. – Все там. Делай что угодно, главное, останови его.

Тед охает, извивается, и внутри него опять что-то хрустит. Джо гадает: если сейчас забарабанить в дверь и попросить для Теда врача, врач придет?

Вряд ли.

Вместо этого Джо милосердно врет:

– Так и сделаю, Тед. Обещаю.

Позже, когда его пытают водой, Джо умирает – ровно на две минуты и восемнадцать секунд.

Вода холодная и освежает, но на вкус солено-химическая. Это особый раствор, поясняет мистер Ничего Особенного, чтобы снизить риск летального исхода. Только работает он не очень хорошо, думает Джо, когда раствор начинает просачиваться ему в легкие.

Он тонет. Один из рескианцев стоит рядом, очень близко, и слушает, как он давится водой. Крутит головой, прислушивается к бульканью в легких. У этого существа явно есть опыт. Оно знает свое дело. Может определить по звукам, когда пора прекращать.

Интересно, когда он перестал считать рескианцев людьми? А они когда-нибудь видели в нем человека?

Джо невольно отмечает,