Пока течет река - Диана Сеттерфилд

– Разве может быть что-то хуже?

Она чуть подалась вперед и повернула к мужу лицо, до того полускрытое тенью.

– Знаешь, а ведь я его «видела».

Теперь и Армстронг отвлекся от созерцания пламени.

– Это было сразу после взлома бюро, – продолжила Бесс. – Да, я помню, мы договорились, что я никогда не буду этого делать, но в тот раз я не смогла удержаться. К тому времени у меня уже были другие сыновья, и я без труда могла понять, что они собой представляют, просто глядя на них своим обычным глазом. Их детские лица были открыты, все как на ладони. Но Робин был другим. Он отличался от остальных детей. Всегда себе на уме. Дурно обращался с малышами. Помнишь, как он их обижал? Если Робин был с ними, всегда слышался плач, а в его отсутствие они отлично играли и ладили между собой. Я часто об этом думала, но раз уж зареклась использовать второй глаз, приходилось с этим мириться. Вплоть до того случая с бюро. Я сразу поняла, что это сделал он – тогда он еще не умел врать так ловко, как сейчас… то есть, как впоследствии. И я не поверила его рассказу о бродяге, убежавшем через окно после взлома. Потому сняла повязку, взяла его за плечи и «увидела».

– И что ты в нем увидела?

– Не больше и не меньше того, что увидел ты прошлой ночью. Что он лжец и обманщик. Что ему наплевать на всех в этом мире, кроме себя самого. Что все его помыслы – от первого и до последнего в жизни – были и будут только о его собственном удобстве и благополучии и что он без колебаний причинит любую боль кому угодно, включая своих братьев, сестер и родителей, если это будет сулить ему хоть какую-то выгоду.

– Так вот почему тебя никогда не удивляли его выходки.

– Да.

– Ты сказала, что перемены могли бы произойти как в лучшую, так и в худшую сторону… Но хуже того, что было, я и представить себе не могу.

– Я не хотела, чтобы ты следовал за ним этой ночью. Учитывая, что у него был нож. После его нападения на Сьюзен я боялась того, что он может сделать с тобой. И хотя он моя плоть и кровь, хотя я должна любить его, несмотря ни на что, скажу тебе правду: твоя гибель была бы для меня куда хуже того, что случилось в конечном счете.

Они помолчали. Каждый думал о своем, однако мысли их различались не так уж сильно.

Затем оба услышали слабый шум – какое-то отдаленное постукивание. Погруженные в размышления, они сначала проигнорировали этот звук, но чуть погодя он повторился.

Бесс взглянула на мужа:

– Кажется, постучали в дверь?

Он пожал плечами:

– Никто не явится сюда так поздно ночью.

И они вернулись к своим мыслям, но вскоре опять услышали стук, который не стал громче, однако продолжался дольше прежнего.

– Да, это входная дверь, – сказал Армстронг, вставая с кресла. – Не время для гостей. Я отошлю их прочь, кто бы там ни был.

Он взял свечу, проследовал через гостиную к толстой дубовой двери и отодвинул засов. Приоткрыв дверь, выглянул наружу, но никого не увидел. Он уже собирался снова закрыть ее, когда послышался тонкий голосок:

– Прошу вас, мистер Армстронг…

Он посмотрел вниз. Там обнаружились двое мальчишек ростом ему по пояс.

– Заходите в другой раз, ребята, – начал он. – Сейчас в этом доме траур…

Прервавшись на середине фразы, он пригляделся к ночным гостям. Поднял свечу и осветил лицо старшего из мальчиков. Оборванный, худой и дрожащий, он показался Армстронгу знакомым.

– Бен? Ты ведь Бен, сын мясника?

– Да, сэр.

– Входите. – Армстронг распахнул дверь. – Вы выбрали не лучшую ночь для визита, но не оставлять же вас на улице в такой холод.

Бен осторожно подвинул вперед своего спутника, и, когда младший мальчик шагнул в круг света, Армстронг едва не лишился чувств.

– Робин! – вскричал он.

Нагнувшись, он поднес свечу ближе к лицу ребенка. Тонкие черты, заострившиеся от недоедания; субтильное сложение под стать маленькому Робину; изящный вырез ноздрей – точь-в-точь как у Робина.

– Робин? – дрогнувшим голосом повторил Армстронг.

Сколько фактов твердило о невозможности этого? Робин был уже взрослым мужчиной. И Робин умер – совсем недавно, в эту самую ночь, – Армстронг видел все своими глазами. Конечно, это дитя никак не могло быть Робином, и тем не менее…

Он попытался сморгнуть наваждение и теперь увидел, что ребенок с лицом Робина был на самом деле не Робином, а кем-то другим. Слишком уж мягкий, робкий взгляд – и глаза не бледно-голубые, а серые. Все еще не отойдя от потрясения, Армстронг услышал невнятный лепет Бена и повернулся к нему в тот момент, когда у мальчика подкосились колени. Он успел поймать падающего Бена и громко позвал Бесси.

– Это сын мясника, сбежавший из Бамптона, – пояснил он. – После холода попал в тепло и, видать, сомлел.

– И он голодал в последнее время, – сказала Бесси, опускаясь на корточки и продолжая поддерживать мальчика, который начал приходить в себя.

Армстронг шагнул в сторону, чтобы его жена смогла увидеть спутника Бена, и сделал жест в его сторону.

– А вот это – маленький приятель Бена.

– Робин! Но… – Бесси уставилась на ребенка. Затем, с трудом оторвав взгляд от его лица, обратилась к супругу: – Но как?..

– Это не Робин. – Голос Бена был слаб, но привычка выпаливать фразу на одном дыхании сохранилась. – Сэр, это та самая девочка, которую вы искали… это Алиса… только я обрезал ей волосы… вы уж не сердитесь на меня за это, но мы очень долго были в пути, и я подумал, что безопаснее выглядеть двумя братьями, чем мальчиком и девочкой, а если я был не прав, прошу прощения.

Армстронг повторно всмотрелся в детское личико. Сходство с Робином было несомненным, но имелись и явные отличия. Он опустил ладонь на трясущуюся стриженую голову.

– Алиса, – выдохнул он.

Бесси стала с ним рядом:

– Алиса?

Девочка вопросительно посмотрела на Бена. Тот ободряюще кивнул:

– Все в порядке. Здесь ты снова можешь быть Алисой.

Она повернулась к Армстронгам. Ее рот начал было расплываться в улыбке, но та на полпути превратилась в широкий усталый зевок. И тогда дедушка взял свою внучку на руки.

К тому времени, как дети подкрепились супом, сыром и яблочным пирогом, на кухне собралось уже все семейство. Алиса спала в объятиях своей бабушки, а ее юные тети и дяди, поднятые с постелей полуночным шумом, расселись в своих ночных рубашках перед кухонным очагом, чтобы послушать рассказ Бена о том, как он отыскал девочку.

– Вскоре после того, как я расстался с мистером Армстронгом, мой папаша снова на меня взъелся и лупил ремнем так долго и сильно, что у меня все потемнело в глазах, а когда я очухался, то был уверен, что нахожусь на том свете. Но оказалось, что еще нет – я лежал на кухонном полу, и каждая косточка болела, а мамаша прокралась ко мне и сказала, что сама удивляется, как это я выжил, но в следующий раз он уж точно забьет меня до смерти. Тогда-то я и решил не откладывать дальше свой побег, который давно уже планировал, только собирался получше к нему подготовиться. И я начал действовать по своему плану. Выбрался из дома, дошел до середины моста, привалился к парапету и стал ждать, когда появится какая-нибудь баржа, – хотя в темноте ее не очень-то разглядишь, но расслышать можно завсегда. Так я там и стоял, ни разу не присев, потому что боялся заснуть сидя. Меня все еще колотило – как обычно вдогон папашиным колотушкам, – но я не прозевал баржу, которая шла вниз по реке. Я перелез через парапет, зацепился за его нижний выступ и повис на руках, а руки и плечи у меня были сплошь в синяках и так жутко болели, что я уж думал: сейчас сорвусь и упаду в реку. Но не упал – продержался до тех пор, пока баржа не оказалась подо мной, и только тогда разжал пальцы. Я надеялся, что груз на барже будет мягким, вроде тюков шерсти, а не чем-нибудь типа пивных бочек, но все оказалось не так хорошо, но и не так плохо, потому что я упал на сыры – что-то среднее между твердым и мягким. Но и от этого удара все мои бедные косточки перетряхнуло, боль была адская, но я сдержался и не закричал во весь голос – тогда бы меня сразу засекли, – а только охнул тихонько, залез в какую-то щель и постарался не спать, но все одно заснул – и спал до тех пор, пока меня не начали сильно трясти. Надо мной стоял презлющий баржевик и орал одно и то же много раз подряд: «Еще один чертов подкидыш! Да за кого меня держат вообще? Здесь вам не хренов детский приют!» Поначалу я спросонок плохо понимал, о чем он говорит, но его вопли все звенели в ушах и наконец до меня дозвонились, так что я вспомнил разговор про Алису, которая вроде как сгинула в реке. И я спросил, кого ему подкинули в прошлый раз, – может, маленькую девочку? Но его так распирало от злости, что он не хотел отвечать, да и слышать меня не хотел совсем. Все грозился выбросить за борт – мол, там уже выплывай как можешь, – и я подумал: «Не так ли он поступил с Алисой?» Но мой вопрос об этом взбесил его пуще прежнего, и он продолжал орать в том же духе, пока вдруг не проголодался. Тогда он отрезал кусок от головки сыра и давай уминать его за обе щеки. Мне не дал ни крошки, но за едой поутих, а я продолжал спрашивать про девочку, и он сказал наконец, что да, в прошлый раз была маленькая девочка, – и нет, он не бросал ее за борт, чтобы выплывала как может, а вместо этого довез до Лондона и сдал в приют, где принимают бездомных детей. Я спросил, как называется тот приют, но он не помнил, зато сказал, в какой части города это было. И я остался на барже, помогал ему с погрузкой и выгрузкой, а он за это кормил меня сыром, но не досыта, и так мы доплыли до Лондона. Там я сразу слинял с баржи и начал выспрашивать у людей на улицах про приют, и меня куда только не посылали, но в оконцовке я таки нашел это место. Спросил про Алису, а мне говорят, мол, нет у них никакой Алисы, и вообще они принимают сирот не для того, чтобы выдавать их кому попало. И захлопнули дверь. Тогда я пришел на следующий день в другое время, и, когда дверь открыл другой человек, я сказал, что хочу есть и что у меня нету ни дома, ни мамы, ни папы. Тогда они меня взяли и завалили всякой работой, а я все время высматривал Алису и расспрашивал о ней других ребят, но мальчиков держали отдельно от девочек, и я не мог ее отыскать, пока однажды меня не послали красить стены в директорском кабинете. Там из окна можно было заглянуть через ограду на девчоночий двор, и, когда я ее увидел, на душе сразу полегчало оттого, что все было не зря и я не ошибся с приютом. Оставалось придумать, как до нее добраться, и я долго думал, но потом все вышло само собой. Одной знатной даме взбрело в голову порадовать сироток лакомствами, и она прислала целую гору всякой вкуснятины, чтобы разделить между всеми. И директор с воспитателями это разделили, но только между собой, а нам не перепало ничего. Но потом нас повели в церковь, чтобы благодарить Небеса за такую великую щедрость, и мы то вставали, то садились, то опять вставали, молясь за эту добрую даму. Девочки были с одной стороны прохода, а мальчики – с другой. Потом нас толпой повели наружу, и я оказался рядом с Алисой. Я спросил ее тихо: «Ты меня помнишь?» – и она кивнула. Тогда я прошептал: «По моему знаку бежим вместе, поняла?» Так мы и сделали. Я взял ее за руку, и мы сбежали, только поначалу совсем недалеко: спрятались за статуей и подождали, когда все уйдут. Нас никто не хватился. А потом мы долго шли сюда – день за днем вдоль реки, и я иногда помогал грузчикам на пристанях за еду. А волосы я ей обрезал после того, как одна противная тетка попыталась ее умыкнуть. Я подумал, что два мальчишки будут не так приметны. Мы добирались сюда очень долго и все время пешком – никто из баржевиков не хотел брать нас на борт, потому что я один был достаточно большим, чтобы работать, а кормить пришлось бы двоих. Мы сбили ноги в кровь, иногда голодали, иногда мерзли, а зачастую – то и другое вместе, но вот сейчас…