Павлик - Олег Иванович Чапаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собеседник недоуменно пожал плечами и чуть приоткрыл окно, впустив в салон струю свежего воздуха. Вдоль дороги уже давно тянулся сосновый лес, на редкость домашний и уютный. Мощные свечи стволов уносились далеко вверх, а землю укрывал роскошный разноцветный мох: салатовый, темно-зеленый, местами почти черный. Затейливым лоскутным ковром он укутал подножия деревьев. Павлик с жадностью втянул в себя сосновый аромат и шмыгнул носом.
– Лепота! Так что скажете-то в итоге?
– А что тут сказать можно? Если даже вы и правы, мало ли загадок в мире? Сегодня не могут ученые объяснить – объяснят завтра. Наука-то на месте не стоит, молодой человек. Движется наука-то…
– Это точно, – Павлик прыснул и искоса взглянул на своего пассажира, – наука не стоит. Движется она, конечно, спору нет. Направление движения, правда, не очень понятно, если вам мое мнение на этот счет интересно знать. Чтобы вектор движения этого оценить верно, тут достаточно про теорию товарища Дарвина вспомнить, которую в школах до сих пор преподают, и все вопросы отпадут сразу. Тоже, кстати, момент интересный, – он восхищенно мотнул головой. – Нам ведь до сих пор наука эта ваша, которая движется куда-то, что твердит? Что человек от обезьяны произошел! Дескать, труд из обезьяны человека сделал, вот что товарищи ученые нам утверждают. А вот у меня тут один вопрос только и есть: а с какого перепуга обезьяны превращаться в людей-то перестали? Обленились, что ли, сукины дети? Раньше, стало быть, трудились, как черти, эволюционировали через «не могу» и «не хочу», а сейчас что? Лень-матушка обуяла? Или просто, на людей глядючи, плюнули? Смотрят товарищи обезьяны на человеческий социум и думают: накуй-накуй нам такая радость нужна, дескать, так лучше обезьянами и останемся! Так, что ли, выходит? И вы мне про движение науки после всего этого рассказываете?! У товарищей ученых, если им верить, сплошь – чудо на чуде и чудом погоняет. То у них пустота взрывается и сама собой во Вселенную организуется, то обезьяна трудиться и эволюционировать перестает, то электрические импульсы картиной заката становятся! Воля ваша, – Павлик с ухмылкой пожал плечами, – но прогрессом я бы такое движение научной мысли назвать никак не решился. То, что движется наука, – факт, и тут я с вами на все сто четыре с половиной процента соглашусь. Но вот куда она движется – это уже совсем отдельный вопрос, – он бросил быстрый взгляд на часы приборной панели и встрепенулся. – Пора к глобальному вопросу переходить, а то время выйдет, и я железного коня лишусь. А глобальный вопрос в данном случае один, по сути: кто это великолепие наблюдает-то у нас?
Игорь Сергеевич, с улыбкой слушавший рассуждения Павлика, теперь недоуменно на него уставился.
– Что значит – кто наблюдает? Вы сейчас вообще про что, молодой человек?
– Про мозг и сознание я сейчас, Игорь Сергеевич. Я к нашим баранам снова вернулся. Мы же с вами бенефициара главного ищем, если вы не забыли еще, вот я обратно к научной парадигме и вернулся. Баобабы же ученые что нам твердят? Сигналы от органов в чувств в мозг на обработку поступают, а он уже картину мира нам рисует. И картинку, и запахи, и звуки. И мысли, заметьте, тоже сознание создает, которое якобы в мозгу у нас зарождается. Но вот тут у меня как раз вопрос глобальный и возникает: а кто именно видит эту картинку? Кто запахи чувствует? Мысли, в конце концов, кто наблюдает?
Игорь Сергеевич на минуту даже оторопел от непривычного уровня абстракций и просто безо всяких мыслей вглядывался в своего юного спутника, а когда, видимо, предостаточно налюбовался этаким чудом, с сомнением произнес:
– И вот этот человек утверждает, что лишать рассудка меня не собирается?.. По-моему, вы перед собой именно такую задачу и поставили. Не знаю уж, как у вас там с бессмертием обернется, но мозг мой уже вскипеть готов. Вы слова простые говорите, а понимаю я их через раз на третий…
– А что тут понимать? Тут и понимать-то нечего, – как ни в чем не бывало затараторило «чудо». – Вы еще раз за руками следите: я же говорю, что согласен я до поры до времени с баобабами нашими учеными. Пусть даже импульсы электрические в мозгу картинкой становятся, запахами, звуками и мыслями, океюшки. Но ведь картинку-то наблюдать кто-то должен? Осознавать, если вам так больше нравится. Мне, например, в кошмарном сне представить сложно, чтобы электрические сигналы вначале в картинку сложились, а потом, кайф от такого события испытав, картинка сама себя наблюдать начала. Если по-научному, Игорь Сергеевич, к вопросу подходить, то тогда картинка в качестве объекта выступать будет. Объекта наблюдения. Ну или сознания, если хотите. Но ведь для объекта наблюдения еще и субъект наблюдения необходим. Разве не так? С запахами, мыслями, вкусами – как под копирку, история. Пусть даже электрические импульсы всем этим становятся, кто ощущает запахи эти? А мысли кто наблюдает? И мысли, и запахи, и вкусы – это же объекты все, но ведь тут и субъект необходим, чтобы полной шизофрении у нас с вами не получилось! Вот я и спрашиваю вас: а кто воспринимает все это великолепие? Наблюдает, воспринимает, осознает – пусть вас все эти термины пока не пугают и не путают, для простоты их можно синонимами считать. Но здесь ведь только одно важно, по сути: для того, чтобы что-то воспринимать, наблюдать, должен быть кто-то, кто такой способностью обладает. Иначе совсем дурдом, согласитесь? У товарищей ученых и так – перебор с чудесами. Вначале сигналы электрические картиной луга становятся, потом – запахами трав, потом – жужжанием шмеля… Потом – вкусом земляники, а после – и мыслями обо всей этой красоте. Это, разумеется, хорошо и здорово, но наблюдает-то это кто? Мысль сама себя не думать не будет, так? Правильно, не будет. Но процесс мышления-то хорошо каждому здоровому человеку известен: одна мысль промелькнула, другая… Допустим, мозг с сознанием все мысли порождает, но наблюдает-то их кто? Перед кем они мелькают? Кто их думает, если по-простому? Вот теперь вы мне на этот вопрос и ответьте: откуда берется тот, кто такой способностью – наблюдать – обладает?
Ждать ответа Павлик, похоже, должен был долго: весь облик его собеседника транслировал состояние некоторого ступора. Наконец Игорь Сергеевич взял себя в руки, покряхтел, собирая остатки мыслей и подобия аргументов в атаку за верного и любимого железного коня, и не слишком-то уверенно развел