Женская война - Александр Дюма

— Что такое? — спросила она. — Что еще случилось, капитан?

— Простите, ваше высочество, что я осмелился явиться к вам в таком виде, но я думал, что обязан немедленно доложить вам…

— Говорите! Видели вы маршала?

— Маршал не принял меня, ваше высочество.

— Маршал не принял моего посланного! — вскричала принцесса.

— О, ваше высочество, это еще не все.

— Что еще? Говорите! Говорите. Я слушаю!

— Бедный Ришон…

— Он в плену… я это знаю и потому-то посылала вас для переговоров о нем.

— Как я ни спешил, но все-таки опоздал.

— Опоздали! — вскричал Ленэ. — Неужели с ним случилось какое-нибудь несчастье?

— Он погиб!

— Погиб! — повторила принцесса.

— Его предали суду как изменника, осудили и казнили.

— Осудили! Казнили! Слышите, ваше высочество? — сказал Ленэ в отчаянии. — Я говорил вам это!

— Кто осудил его? Кто осмелился?

— Военный суд под председательством герцога д’Эпернона или, лучше сказать, под председательством самой королевы. Зато они не довольствовались простою смертью, приговорили его к позорной…

— Как? Ришона…

— Повесили, ваше высочество! Повесили, как подлеца, как вора, как убийцу. Я видел его тело на либурнском рынке.

Принцесса вскочила с кресла как будто подброшенная невидимой пружиной. Ленэ горестно вскрикнул. Виконтесса де Канб сначала встала, но тотчас же опустилась в кресло, положив руку на сердце, как будто ей нанесли тяжелую рану: она потеряла сознание.

— Вынесите виконтессу, — сказал Ларошфуко, — у нас теперь нет времени заниматься дамскими обмороками.

Две женщины вынесли Клер.

— Вот жестокое объявление войны, — сказал герцог с обычным своим бесстрастием.

— Какая подлость! — воскликнула принцесса.

— Какая жестокость! — отозвался Ленэ.

— Какая дурная политика, — заметил герцог.

— О, я надеюсь, что мы отомстим! — вскричала принцесса. — И отомстим жестоко!

— У меня уже готов план, — сказала маркиза де Турвиль, молчавшая до сих пор. — Надобно мстить тем же, ваше высочество, тем же!

— Позвольте, сударыня, — начал Ленэ. — Проклятие! Как вы спешите! Дело достаточно важное, о нем стоит подумать.

— Нет, напротив, сударь, надо решиться сию минуту, — возразила маркиза. — Чем скорее нанес нам удар король, тем скорее мы должны ответить таким же ударом.

Ленэ отвечал:

— Ах, сударыня, вы говорите о пролитии крови, как будто вы французская королева. Погодите, по крайней мере, подавать мнение, пока ее высочество спросит вас.

— Маркиза права, — заметил капитан телохранителей. — Мщение — закон войны.

— Послушайте, — сказал герцог де Ларошфуко, как всегда спокойный и бесстрастный, — не будем терять времени в бесполезных спорах. Новость распространится по городу, и через час мы, может быть, не будем в силах справиться с обстоятельствами, со страстями и с людьми. Прежде всего вашему высочеству следует принять такое решение, чтобы все считали вас непоколебимой.

— Хорошо, — отвечала принцесса, — возлагаю это дело на вас, герцог, думаю, что вы отомстите за мою честь и за человека, которого вы любили: Ришон служил вам до вступления на службу ко мне, вы передали мне его и рекомендовали более как друга, чем как слугу.

— Будьте спокойны, ваше высочество, — отвечал герцог, кланяясь, — я не забуду, чем я обязан вам, себе самому и несчастному погибшему.

Он подошел к капитану телохранителей и долго говорил что-то ему на ухо, между тем как принцесса ушла с маркизой де Турвиль и с Ленэ, который с отчаянием ударял себя по голове.

Виконтесса стояла у дверей. Придя в чувство, она тотчас решила идти к принцессе и встретила ее на полпути, но, видя ее суровое лицо, не посмела задать вопрос.

— Боже мой! Боже мой! Что хотят делать? — робко произнесла виконтесса, с мольбой сложив руки.

— Хотят мстить! — отвечала маркиза де Турвиль величественно.

— Мстить? Каким образом? — спросила Клер.

— Сударыня, — сказал ей Ленэ, — если вы имеете какое-нибудь влияние на принцессу, так воспользуйтесь им, чтобы здесь не совершили какого-нибудь гнусного убийства под предлогом мщения.

И он ушел, оставив Клер испуганной.

Действительно, по одному из тех странных озарений, которые заставляют верить в предчувствия, в голове молодой женщины внезапно и горестно возникло воспоминание о Каноле. Она слышала, как печальный голос сердца говорит ей об отсутствующем друге. С бешеным нетерпением бросилась она в свою комнату и начала готовиться к свиданию, как вдруг вспомнила, что оно должно быть не прежде чем часа через три или четыре.

Между тем Каноль явился к госпоже де Лалан, как было приказано ему виконтессой. То был день рождения президента, и в честь него давали праздник. Все гости сидели в саду, потому что день был прекрасный; на широкой лужайке играли в кольца. Каноль тут же получил вызов принять участие в состязании и благодаря своей ловкости постоянно одерживал победу.

Дамы смеялись над неудачами соперников Каноля и удивлялись его искусству. При каждом его броске раздавались продолжительные восклицания «браво!», платки развевались в воздухе и букеты чуть не вылетали из дамских ручек к его ногам.

Это торжество не вытеснило из головы Каноля главной мысли, которая занимала его, но вооружило его терпением. Как бы человек ни спешил к цели, он терпеливо переносит промедления, когда они соединяются с аплодисментами.

Однако по мере того как приближался условленный час, молодой человек все чаще и чаще поглядывал на калитку сада, в которую входили и уходили гости и через которую непременно должен был явиться обещанный вестник.

Вдруг, когда Каноль уже радовался, что ему, по всей видимости, остается ждать недолго, странное беспокойство овладело веселой толпой. Каноль заметил, что в разных местах собирались группы гостей, которые тихо о чем-то говорили и смотрели на него со странным участием, в котором было что-то печальное. Сначала он приписал это внимание достоинствам своей персоны и даже возгордился этим интересом, не подозревая настоящей его причины.

Но он стал замечать, как мы уже сказали, что в этом внимании, обращенном на него, было что-то печальное. Он с улыбкой подошел к одной из групп; люди, составлявшие ее, стараясь улыбаться, заметно смутились, а те, с кем Каноль не заговорил, отошли.

Каноль осмотрелся и обнаружил, что мало-помалу оказался в одиночестве. Казалось, какая-то роковая новость вдруг распространилась в обществе и поразила всех ужасом. Сзади него ходил из стороны в сторону с очень печальным видом президент де Лалан, взявшись одной рукой за подбородок и положив другую на грудь. Президентша, взяв свою сестру под руку и пользуясь минутой, когда ее никто не видел, подошла к Канолю и, не обращаясь особенно ни к кому, сказала таким голосом, что молодой человек вздрогнул: