Сталин - Дмитрий Волкогонов

В те годы было, конечно, и немало таких людей, которые сознательно ставили перед собой цели, не вписывающиеся в программные установки партии. Как правило, у них были другие идеалы или иные социальные приоритеты. В условиях разрухи, внешней империалистической опасности, роста различных оппозиционных группировок по инициативе Ленина на Х съезде партии в марте 1921 года была принята знаменитая резолюция. После доклада, сделанного Владимиром Ильичом, съезд обязал немедленно распустить все фракционные группировки. В резолюции ясно говорилось, что единство и сплоченность рядов партии, обеспечение полного доверия между членами партии и работы действительно дружной, действительно воплощающей единство воли авангарда пролетариата, является особенно необходимым в настоящий момент… Эта установка сыграла роль в утверждении монополии на мысль. Она выступала против разномыслия, борьбы мнений, против фракционных групп с политическими платформами, не всегда совпадающими с программными и уставными целями партии.

Сталин часто обращался к этой резолюции, нанося удары по «оппозициям» и «уклонам». Постепенно в его устах слова «оппозиция», «оппозиционер» приобрели вполне определенный смысл, тождественный понятиям «противник», «враг». В последующем любое, даже частное несогласие отдельных руководителей с политикой партии и тем более несогласие с его позицией «вождь» однозначно расценивал как «борьбу с партией», «вражескую деятельность». Борясь за единство, но понимая его не диалектически, а догматически, Сталин постепенно добился полной ликвидации здоровой борьбы мнений, свободного высказывания коммунистами своих взглядов, критики вышестоящих партийных органов. В партии возникло «бездумное однодумство». Под флагом борьбы за «монолитность» партии Сталин исподволь, постепенно, но неуклонно убивал демократические начала во внутрипартийной жизни. Понимая единство как исполнительность, беспрекословное повиновение директивам, готовность поддержать любое решение вышестоящих органов, Сталин тем самым способствовал укреплению в партии догматического мышления, искоренению творческой инициативы масс. Часто малейшее отступление от спущенных сверху канонов не просто осуждалось. Маленков, выступая на январском Пленуме ЦК 1938 года, привел пример, когда в Калмыкии, в Сарычинской парторганизации, был исключен из партии коммунист Кущев. На занятиях по политграмоте Кущеву был задан вопрос:

– Можем ли мы построить социализм в одной стране?

– Построить социализм в одной стране можно, и мы его построим, – отвечал Кущев.

– А построим ли мы коммунизм в одной стране?

– Коммунизм в одной стране построим…

– А полный коммунизм?

– Построим.

– А окончательный коммунизм построим?

– Окончательный – вряд ли, – размышлял Кущев, – без мировой революции. Впрочем, посмотрю в «Вопросах ленинизма», что по этому поводу пишет тов. Сталин.

Вот за последний ответ, за свои сомнения, Кущев был исключен из партии и снят с работы. Но Маленков усматривает здесь не проявление догматизма, не культовое уродство, требующее религиозного, политического единомыслия, а видит «происки врагов», окопавшихся «на каждом предприятии, в колхозе и совхозе». Кущев допустил малейший «сбой» в единомыслии, и «враги» тут же этим воспользовались, исключив его из партии. Такова логика Маленкова.

Подобные трактовки уродовали демократическое понимание единства, предполагающее синтез коллективной воли с одновременной возможностью свободно излагать свои взгляды и позиции. Ведь Х съезд своей резолюцией о единстве предусматривал, что партия неустанно будет продолжать, испытывая новые приемы, бороться всякими средствами против бюрократизма, за расширение демократизма, самодеятельности… Любой коммунист, рискнувший выступить с новым предложением, инициативой или несогласный с теми или иными аспектами политики партии, рисковал быть ошельмованным, а то и просто причисленным к лику «врагов». От коммунистов все больше требовали лишь «поддерживать» и «одобрять» и все меньше и меньше – принимать реальное участие в обсуждении важных проблем партийной и общественной жизни. А все это автоматически еще выше поднимало «вождя» над партией, превращало его в «господствующую личность».

На XVII съезде партии по предложению Сталина была ликвидирована Центральная Контрольная Комиссия, обладавшая прерогативами контроля за работой ЦК и Политбюро. Функции созданной Комиссии Партийного Контроля были перенацелены на контроль за исполнением партийными организациями решений центральных органов и прежде всего указаний «господствующей личности».

Постепенно решения Сталина стали восприниматься всеми как решения партии. Уже в середине 30-х годов его указания оформлялись как постановления ЦК или циркулярные распоряжения. Власть партийного «вождя» стала фактически неограниченной. Приведу характерный пример. Накануне и в годы войны, когда вошли в норму «ночные бдения» в кабинетах руководителей, Сталин частенько приглашал нескольких членов и кандидатов в члены Политбюро пообедать у него на даче в Кунцево. Чаще всего это были Молотов, Ворошилов, Каганович, Берия, Жданов. Реже приглашались на ночные обеды Андреев, Калинин, Микоян, Шверник, Вознесенский. Во время застолья решались различные вопросы государственной, партийной и военной политики. Сталин обычно резюмировал итоги «беседы». Маленков, а иногда Жданов оформлял эти «заседания» протоколами Политбюро. Споров, дискуссий не возникало. Соратники Сталина старались чаще всего угадать мнение «вождя» или вовремя поддакнуть. Принципиальных несогласий со Сталиным никогда не было. Даже самому «единодержцу» это иногда надоедало. Так, когда за обедом, накануне XVIII съезда партии, зашла речь о подготовленном докладе Сталина, то все стали хором дружно его хвалить. Сталин слушал, слушал и вдруг жестко бросил:

– Так я вам дал вариант, который я забраковал, а вы аллилуйю поете… Вариант, с которым буду выступать, весь переделан!

Все осеклись. Наступило неловкое молчание. Но Берия быстро нашелся:

– Но уже и в этом виде чувствуется ваша рука. А если вы переделали и этот вариант, можно представить, каким сильным будет доклад!

Политбюро, избранное после XVII съезда партии, – А.А. Андреев, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович, М.И. Калинин, С.М. Киров, С.В. Косиор, В.В. Куйбышев, В.М. Молотов, Г.К. Орджоникидзе, И.В. Сталин – собиралось еще достаточно регулярно, но не всегда в полном составе. Чаще вопросы решались в узком кругу: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, позже – Жданов или Берия. Со временем Сталин создаст внутри Политбюро различные комиссии: так называемые «пятерки», «шестерки», «семерки», «девятки»… Как сообщил в своем докладе на XX съезде партии Хрущев, эта система, смахивающая на карточную терминологию, была закреплена специальным решением Политбюро. Конечно, жизнь сложна, проблем много, и всегда, еще и при Ленине, в ЦК создавались различные комиссии. Но, несмотря на их важность, все принципиальные решения должны приниматься полным составом Политбюро, Центральным Комитетом. А сведение управляющей функции партии к мнению «пятерки», в которой, конечно, было одно мнение – мнение «господствующей личности», обесценивало коллегиальность. Сталин любил выслушивать соображения соратников, оставляя за собой последнее слово, которое в подавляющем большинстве случаев было решающим.