История военной контрразведки. СМЕРШ Империй - Андрей Шаваев

Далее в беседе Бенеш под большим секретом заявил Александровскому, что во время пребывания Тухачевского во Франции в 1936 г. Тухачевский вел разговоры совершенно частного характера со своими личными друзьями французами. Эти разговоры точно известны французскому правительству, а от последнего и Бенешу. В этих разговорах Тухачевский весьма серьезно развивал тему возможности советско-германского сотрудничества и при Гитлере, так сказать, тему «нового Рапалло». Бенеш утверждал, что эти разговоры даже несколько обеспокоили Францию.

Развивая тезис «субъективного фактора», Бенеш говорил, что ряд лиц, оказавшихся в числе «заговорщиков», мог руководствоваться такими побуждениями, как неудовлетворенность своим положением, жажда славы, беспринципный авантюризм и т. д. В этой связи он упомянул Якира и Путну. О последнем Бенеш знает, что он был под Варшавой со своей 27-й дивизией и, очевидно, «не мог помириться с тем, что от него ускользнула слава покорителя Варшавы». Бенеш высказал предположение, что Ягода знал все о заговоре и занимал выжидательную позицию, что из этого выйдет.

Бенеш в беседе отмечал, что в Москве расстреливают изменников, и так называемый европейский свет приходит в ужас. Это, с его точки зрения, лицемерие. Бенеш не только отлично понимает, но и прямо одобряет московский образ действий. Бенешу пришлось даже успокаивать некоторых людей в Западной Европе.

Большой интерес представляет та часть беседы, где Бенеш говорит о близости между рейхсвером и Красной Армией. По этому поводу Александровский сообщает:

«Бенеш напомнил мне, что в разговоре со мной (кажется, 2.IV.1937 г.) он говорил, что почему бы СССР и не договориться с Германией. Я ответил, что помню, и признался, что меня тогда очень удивила эта часть разговора как совершенно выпадающая из рамок обычного хода мыслей Бенеша. Лукаво смеясь, Бенеш ответил, что теперь может объяснить мне скрытый смысл своего тогдашнего разговора. Свои объяснения Бенеш просил считать строго секретными и затем рассказал следующее.

Начиная с января месяца текущего года, Бенеш получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастный в Берлине является исключительно точным информатором. Он прямо фотографирует свои разговоры в докладах Бенешу. У Мастного в Берлине было два разговора с выдающимися представителями рейхсвера. Мастный их сфотографировал, видимо, не понимая сам, что они обозначают. Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свой секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать о том, что это контакт с изменниками. Для него возникла проблема, что делать, если Советское правительство действительно вернется к какой-нибудь политике “нового Рапалло”. В этой связи Бенеш задавал риторический вопрос, где средство для защиты Чехословакии, и без обиняков отвечал на этот вопрос, что тогда Чехословакия тоже должна была бы заключить соглашение с Германией. Это было бы началом чехословацкой зависимости, но другого выхода не было. Гитлер вовсе не стремится к тому, чтобы физически немедленно уничтожить Чехословакию, но он хочет “союза” с ней».

Заканчивая беседу, Бенеш заявил Александровскому, что Чехословакия не примет никакого диктата, что она будет драться за свою свободу, за демократию, за европейский мир. Поскольку это является и задачей СССР, говорил Бенеш, постольку Чехословакия безоговорочно является союзником Москвы, постольку его политика как аксиому принимает независимость советско-чешских дружественных взаимоотношений. Никакие расстрелы, никакие внутренние изменения, подчеркивал Бенеш, не могут потрясти эту дружбу. В этой связи Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский? Тогда Чехословакия, по его мнению, вынуждена была бы оставаться в дружбе и с Россией Тухачевского. Но Чехословакия тогда была бы вынуждена достигнуть соглашения и с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии, ибо «Россия Тухачевского не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией».

В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР и что его концепция дружбы с СССР была и остается главной основой внешнеполитического поведения Чехословакии.

Эти документы, раскрывающие позиции Бенеша во внешнеполитической игре, позволяют сделать некоторые выводы.

Прежде всего становится ясным, что акция Бенеша, направленная на компрометацию советских военачальников, находилась в определенной связи с действиями французских и английских правящих кругов. Бенеш так же, как и Даладье, действовал в направлении, которое должно было привести к устранению ориентирующейся якобы на союз с немцами группы Тухачевского, считая, что от этого Чехословакия выиграет на политической арене. Процесс над Тухачевским и другими военачальниками с его логическими последствиями для Красной Армии вполне устраивал также и английские правящие круги.

Содержание документов ясно выявляет провокационную роль Бенеша и его группировки. Весь характер беседы Бенеша с Александровским говорит о том, что признаниям, сделанным Бенешем в беседе 3 июля 1937 г., ясно предшествовала его политическая интервенция во внутреннее развитие событий в Советском Союзе. Бенеш сам признает, что его задачей всегда было «помочь» тому течению в советской политической жизни, которое направлено в сторону компромисса с Западной Европой. Следовательно, и действия его могли быть направлены только на то, чтобы подтолкнуть ход событий в том направлении, которое было выгодно чехословацким, а стало быть, французским и английским правящим кругам в 1936–1937 годах. Бенеш явно использовал сложившуюся в СССР политическую ситуацию в целях империалистической группировки Англии и Франции. Отсюда и неожиданны в устах такого буржуазного демократа, каким всегда слыл Бенеш, лицемерные похвалы в адрес «режима Сталина», отсюда его заявления о том, что события в СССР его не испугали, ибо он «ожидал» их, отсюда его одобрение «расстрелов» и вообще «московского образа действий», отсюда, наконец, его попытка играть на такой заведомо точной карте и чувствительной струне, как многолетняя неприязнь Сталина к Тухачевскому, Путне и некоторым другим военачальникам.

В беседе с Александровским 3 июля 1937 г. Бенеш явно пытался выставить себя перед Сталиным человеком, который вовремя сигнализировал ему об опасном «заговоре» против него, человеком, который хочет дружбы не вообще с СССР, а именно с «режимом Сталина», человеком, которому органически чужд «курс» Тухачевского. Если же говорить всерьез, Бенеш не мог не знать об антигитлеровской позиции Тухачевского, о его преданности советской стране и партии. Поэтому все спекуляции Бенеша относительно «связи» Тухачевского с Германией, относительно того, что «Россия Тухачевского» не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией, носят, несомненно, грубо провокационный характер.

В своих мемуарах, опубликованных в 1948 г., Бенеш писал, что о ставших ему известными связях германского рейхсвера с верхушкой Красной Армии, то есть о «заговоре военных», он сообщил советскому послу в Праге Александровскому. Черчилль в своих мемуарах, опубликованных тоже в 1948 году, также сообщает, что Бенеш рассказывал ему о связях немцев с высокопоставленными лицами из Красной Армии. Однако, как показывает письмо Александровского Литвинову, смысл намеков Бенеша о заговоре военных стал ясен Александровскому не до ареста Тухачевского, а лишь из беседы с Бенешем, состоявшейся после казни Тухачевского. Вместе с тем сам по себе тот факт, что информация о заговоре, вопреки утверждениям Бенеша, не попала вовремя в Москву через Александровского, совершенно не означает, что эта «информация», в которой Бенеш видел в то время весь смысл своей политической жизни, не была своевременно «подкинута» в Москву по другим каналам. А эти каналы могли быть весьма различны. В частности, писательница Анна-Луиза Стронг сообщала в печати, что она лично слышала о «заговоре» Тухачевского от высших чехословацких военных деятелей. Уже сам факт распространения таких слухов из Праги показывает, что Бенеш отнюдь не монопольно владел этим «секретом». Более того, как можно предположить, Бенеш сознательно предал его гласности через определенных лиц, стараясь, чтобы этот «секрет» как можно скорее дошел до сведения советских органов.