Пешка в большой игре - Владимир Сухинин

— Интересно. И как ты все это узнал? — спросил хан, приподнявшись на подушках. Впервые за весь наш разговор его оставила невозмутимость. — Присутствовал на этом совете?

— Почти. Лежал в шатре вождя и ждал, когда мне отрубят ноги и руки. Пришлось слушать.

Я говорил о том, что слышал сам и видел. Даже если бы они могли отличить ложь от правды, то все равно не смогли бы меня уличить. Все, что я говорил о сговоре, было чистейшей правдой.

— Вроде руки и ноги у тебя на месте, — прервал свое молчание шаман.

— На месте. — Я ответил коротко, не собираясь отвечать, как так получилось.

— А почему? — это был вопрос Быр Карама.

— Я их заново отрастил.

Даже хан поморщился:

— Не хочешь говорить, не говори.

Для него это было сейчас не важно, он прокручивал в голове полученную информацию и делал свои выводы.

— Как сюда добрался? — спросил он.

— Со свидетелями.

Я отвечал односложно, заставляя вытаскивать из меня ответы клещами.

— Это они тебя спасли? — свою версию выдвинул правая рука.

Не отвечая на вопрос, я просто пожал плечами и промолчал, понимай как хочешь. Он и понял по-своему, крякнув:

— Понятно.

— Ну раз понятно, то у меня вопрос как у советника по праву левой руки. Вы врага искать будете или нет? — Я смотрел на ошарашенные моим вопросом лица орков. — У вас окопался здесь лесной эльфар, он ходит под личиной орка и имеет доступ к хану и его еде.

— Ты его опознаешь? — живо сообразил хан.

Я уважительно на него посмотрел: не зря он занимает свое место.

— А как же! — внушительно ответил я. — В конце концов, должность советника обязывает находить врагов, а правая рука пусть его обезвреживает. Теперь ты, мураза, не калека однорукий, а как все, с правой и левой рукой. — Я засмеялся своей шутке под оторопелыми взглядами первых владык орков.

— Я тебе тоже руки и ноги отрубил бы на месте сивучей, — ответил хан, быстрее всех пришедший в себя. — Ты просто несносный и до крайности наглый шарныга. — Он со смехом смотрел на меня. — Не пойму я одной, вернее, двух вещей: зачем тебя в посольство определили и почему ты еще до сих пор жив?

Демон черт-те где

Ступени — гладкие, как будто обработанные заботливой и умелой рукой каменотеса — уходили вверх и тонули в темноте. В этом лабиринте, бессмысленном и малопонятном для Прокса, среди скал тянулась череда плохо освещенных тропинок и прячущихся в темноте каменных лестниц, уходящих то вверх, то вниз. Чего хотел добиться Рок от соискателей его милости — Алеш сколько ни думал, так и не понял. Потом он отбросил всякие мысли о замыслах божественных братьев и сосредоточился на подъеме. Надо просто идти и наконец выбраться из лабиринта. Только бы побыстрее.

Шли они долго, словно поднимались из самых глубин планеты. Ни странностей, ни опасностей на пути не встречалось. Здесь всегда было так. Эту закономерность Прокс уже понял. Спокойные участки являлись обманчивыми, на них могло быть наложено наваждение, заставляя путников брести по кругу или проходить мимо спрятанного прохода. Поэтому он использовал заклинание рассеивания, чтобы вовремя заметить очередное спрятанное ответвление. Но пока их окружали только тьма и молчаливый монолит скалы. Здесь не было слышно даже стука подошв о камень, который обязательно должен был звонко раздаваться по этой длинной и, как ему даже показалось, бесконечной лестнице. Но зато было время подумать о своей судьбе. Кто он в этом мире и что он делает, для чего он родился и для чего живет? Странные, непривычные мысли стали посещать его. Ведь раньше их не было. Для него его жизнь была проста и понятна. Долг и цель, которую нужно достичь любой ценой. А если цена слишком высока?

Раньше и эти вопросы перед ним не возникали. Кто были те люди, что прежде длинной чередой стояли с ним плечом к плечу? Только инструмент. Инструмент, с помощью которого он решал свои задачи. Сломался инструмент, взял новый. А инструмент не имеет ни души, ни своих желаний, его просто используют. И он сам был таким инструментом в чужих руках. Бездушным, пустым, но надежным. Раньше для него это было нормой — так устроена жизнь. Теперь что-то переменилось, в том числе в нем самом. Он сломался как инструмент, внутри стали просыпаться странные, доселе неизвестные ему чувства. Алеш ощутил привязанность, желание защитить, оградить от опасностей и, если надо, умереть, но не дать беде подобраться к близкому ему существу. Он поднимался, а эти мысли наполняли его, искали ответа внутри него самого и наконец отыскали глубоко спрятанное, можно сказать, зарытое чувство, способное дать ему ответ на многие вопросы, и он с удивлением ощутил это новое для него состояние, и оно придавало ему силы и надежду, но названия ему он не знал. А если бы решился кому-нибудь рассказать, то с удивлением узнал бы, что оно называется… любовью.

Впереди показался просвет, значит, лестница скоро закончится. Свет становился все ярче, и уже были видны последние гладкие ступени и большая площадка, на которую падал свет, идущий из нового коридора. На площадке лежал раздробленный скелет, словно кости пропустили через большую молотилку.

Аврелия посмотрела на останки и тихо произнесла:

— Это погонщик. Его загрызли кикиморы. Дальше выход из подземелья, но Курама привел сюда своих тварей. А они съели своего погонщика.

Прокс осторожно выглянул в коридор. Вверху висели магические светильники, в стенах было проделано множество круглых отверстий. Сам коридор имел в длину метров десять, но Алеш чувствовал, что пройти его будет непросто. Сильное чувство опасности похолодило спину и мурашками рассыпалось по всему телу. Он почувствовал слабость в ногах и обреченность, к нему пришли мысли о бесполезности дальнейшего пути. Руки стали опускаться, невольно подрагивая.

— Ментальная атака. Отразить, развеять?

— Отразить! — Пелена спала, и Алеш ощутил свободу в теле. В коридоре показались небольшие, похожие на помесь собаки и кошки животные, худые, с выпирающими ребрами и облезлой шкурой, торчащей клоками. В широко разинутых пастях были видны многочисленные мелкие зубы. Они вылезали из нор, прорытых в скале, и абсолютно беззвучно собирались в стаю.

— Назад! — приказал девочке и старухе Прокс. Сам же достал нож и выступил вперед.

Он не мог дать этим тварям прорваться за его спину, потому что там остались стоять те, кто стал ему дорог, там стояло его новое будущее, и за него он готов был рвать этих тварей не только ножом или руками. И он будет их рвать и грызть зубами.

Кикиморы в нерешительности застыли. Но за их спинами появилась еще одна, самая крупная. Она выгнула спину, не издала ни единого звука, но Алеш почувствовал сигнал к началу атаки и встретил несущуюся стаю выстрелами из станера, закрепленного на левой руке. Зарядов осталось немного, но он расходовал их без всякой жалости, щедро осыпая монстров разрядами. К нему прорвались только три, но и этого хватило с головой. Они действовали слаженно, одна бросилась в ноги, другая нацелилась на горло, а самая ближайшая вцепилась в руку с ножом. Она сжала пасть, и прочный рычаг сервопривода, сделанный из графона, материала в десятки раз прочнее стали, треснул. Перехватив нож в левую руку, он ударил тварь по глазам. Половина головы отлетела. Ударил еще раз и перерубил шею. На руке повисла только челюсть, не желая разжать хватку. Обратным движением он встретил в полете вторую тварь, пытавшуюся ухватить его за горло, и, помня о могучих челюстях, сразу полоснул по ее шее. Туловище отбросил ногой, а отделившуюся голову отбил кулаком далеко в сторону. Третья порвалась к ногам и прокусила скафандр, вцепившись в ногу. Тут же заработала аптечка. Он не успел еще что-то сделать, как в морду кикиморы что-то прилетело, да так сильно, что размозжило ей голову. Стряхнув тварь с ноги, Алеш двинулся к обездвиженным маленьким тварям, плотной грудой лежащим на полу коридора. Главная выступила вперед, встала на самом верху этой кучи и атаковала ментально.