Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

Гущин молча подвинул журнал на край стола и сидел, не глядя на людей, но прислушивался к каждому шороху, ждал, когда заскрипят стулья. В мыслях он костерил Лемыцкого, который должен был сам уговаривать своих рабочих. Парень тоже притих. Наверное, тоже выжидал. Второй с краю, рослый мужчина, не вставая с места, дотянулся до журнала. Положил его на колени. Теперь ему нужна была ручка, Гущин чуть не вскочил, чтобы подать ее, но удержался, – парень не упустил бы случая поиздеваться. Мужик шелестел страницами, Гущин понимал, что должен еще что-то сказать, и он решился:

– Дело ваше, можете расписываться, можете нет. Я пошел, а журнал отнесете начальнику. – Он встал и вышел в коридор.

В кабинете сразу зашумели.

Лемыцкий, наверное, специально, отсиживался в слесарке.

– Гудят твои мужики, – ответил Гущин на его вопросительный взгляд.

– Как гудят?

– Не желают за технику безопасности расписываться.

– Сейчас пойдем разберемся. Пошли.

– Иди один, я пойду схему посмотрю, там еще одно сокровище руку прикладывает.

Лемыцкий топтался на месте.

– Кто там выступает? Ходырев, наверно?

– Я откуда знаю, длинный такой.

– Он, известный болтун. Идем, сейчас уговорим.

– Иди один и заодно скажи, чтобы завтра пришли каустик загружать.

Лемыцкий не спешил.

– Может, завтра не будем начинать?

– Слушай, Станислав Станиславович, сколько можно говорить об одном и том же! Работы завтра на два часа – и два дня мы выигрываем. Я сегодня смотрел каустик, нам крупно повезло: в основном он поставляется с кристаллизованным монолитом, замучишься такой разбивать, а у нас гранулированный – сыпь в ведро и тащи в котел.

Сварщик пришел в слесарку вместе с представителем грузчиков.

– Вот, подписали.

– Подожди. – Лемыцкий взял журнал и начал многословно объяснять, чем они будут заниматься завтра, повторяя все, что услышал от Гущина, с теми же доводами и теми же словами.

Гущин заглянул в журнал. Последним в списке стоял Ходырев Г.В.

Сварщик сидел на лавке и, посмеиваясь, глядел, как начальник уговаривает на сверхурочную работу.

– Вы закончили? – спросил Гущин.

– Разговоров больше, чем работы.

– Тогда пойдем смотреть.

– Иди, если тебе надо. Я свое дело сделал.

Сделано было неряшливо, глядя на корявые в потеках швы, не верилось, что они окажутся надежными.

Гущин сразу же включил насос. Ему не терпелось увидеть, как швы побегут. Если бы даже из-за этого пришлось отложить работу на несколько дней.

Первый свищ появился уже за насосом, Гущин собрался тащить к нему сварщика и тыкать носом, но передумал – стык варили до его приезда, и он не знал, чья это работа. На всей линии от насоса до котла больше свищей не обнаружилось. Оставалось ждать, когда вода пойдет по «обратке». Чтобы ускорить, он включил второй насос. И все равно казалось, что котел заполняется медленно. Из-за выигрыша за одну, максимум три минуты он поднялся наверх, туда, где «обратка» присоединялась к барабану котла. И дождался: один стык сразу отпотел, а из другого брызнула струя воды. Он специально не выключил насоса. Пусть нальется как можно больше. Пусть этот подонок видит свою работу.

Лемыцкий из слесарки ушел, и сварщик лежал на лавке с закрытыми глазами. Вставать он не хотел. Гущин схватил его за плечо и потянул вверх. В коридоре он пропустил сварщика вперед, глядел на торчащие из-под кепочки клочки серых волос, на избытки коричневой кожи на тоненькой шее, на брюки, сползающие с тощего зада, и еле сдерживался, чтобы не ударить его.

Сварщик остановился.

– Иди, иди, сейчас ты увидишь собственную халтуру.

– Насос-то остановить нужно, чего зря мокнуть, – сказал сварщик, когда на них полилась вода.

Гущин тянул его в самую воду, сам попадал под грязные брызги и злорадно думал, что сварщику достается не меньше.

– Это тебе не памятнички на могилки усопших. Сварщик, называется. Линия без давления – и то половина стыков бежит. На чужом горе наживаться мы умеем, а вот паршивую трубу сварить не получается, ручки вибрируют, переживаем после похорон…

7

В субботу пришли все, кроме Гены Ходырева. Лемыцкий переоделся в робу и вместе с рабочими таскал ведра с каустиком. Он сетовал на мелкую тару, требовал насыпать с верхом, ему бросали лишнюю лопату, и он бежал, посыпая дорогу гранулами каустика. Покрикивал на людей: «Темпа, мужики, темпа!»

Гущин сидел за столом машиниста и писал программу предварительного щелочения. Когда возбужденные реплики Лемыцкого стихали, он поднимал голову и кричал: «Эй, на барабане, поторапливайтесь!» – и продолжал писать. А сверху снова доносилось: «Темпа, темпа!»

Потом Лемыцкий спустился к нему и сел рядом, тяжело дыша и блаженно улыбаясь. Лицо его раскраснелось и блестело от пота, а прядь, маскирующая лысину, свалилась на ухо.

– Вот так нужно работать. За час управились. Где должен быть командир? Впереди на лихом коне. Ты «солнце» крутить можешь? А я в училище крутил. И лейтенантом крутил. А старлея дали – и шабаш: звездочка стала перевешивать. Может, еще чего-нибудь на ура возьмем?

– На сегодня хватит. Сейчас, пока сварной свои грехи замазывает, котел растопим, и пусть потихонечку преет до понедельника. А в понедельник с утра привозим кислоту… и финишный рывок.

Возбуждение Лемыцкого давало повод надеяться, и Гущин начал прикидывать в уме приблизительный ход работы. У него получалось, что во вторник вечером он сможет положить на стол Ухова черновик акта об окончании работ.

– Щиплет чего-то, будто муравей по спине ползает или клещ, – пожаловался Лемыцкий.

– Ну-ка, покажи. – Гущин приподнял его куртку и увидел застрявшую за поясом гранулку каустика. Он показал ее. – Интересно, как она туда попала? Лихо ты поработал.

– Ты посмотри, хуже клеща! Ишь ты, козявка. Я сгоряча не почувствовал, а теперь жжет. Пойду мыться.

Гущин напоследок еще раз объяснил машинисту, как вести режим, и поехал в гостиницу.

Под вечер он решил «потрусовать», чтобы хорошо пропотеть и сходить в баню.

Сразу за сопкой начинался чистенький лесок. Жара уже спала. Воздух свежий, тропа ровная, без камней, и кругом ни души: бежать – одно удовольствие. Если считать в два конца, он отмахал километров шесть, по пересеченке, немного увлекся и, возвращаясь, боялся опоздать в баню.

Когда окликнули в первый раз, он не обратил внимания, думал, кого-то другого. Но следующий окрик относился точно к нему: «Эй, химик!» Гущин остановился. На скамейке под окном с яркими резными наличниками сидела компания.

– А ну-ка, подойди! – А когда увидели, что он отвернулся, тот же голос потребовал: – Эй, куда ты? Постой, кому говорят!

Гущин ждал. Один из компании встал. Улица была безлюдной. На лавочке притихли и наблюдали. Парень сутулился и