Лунные танцы - Наталья Воронцова

— Но Диана, тебе же надо будет самой ходить в магазин. Чтобы ты могла правильно посчитать деньги — хотя бы для этого, — исчерпав все аргументы, пыталась влиять на нее Анна.

— Но мужчины будут давать мне карточки, — безапелляционно заявляла девочка, — мне ничего не нужно будет считать!

И это в ее нежные годы! Анна только руками всплескивала. Однажды она застала Диану за тем, что малышка тихонько сидела в углу и что-то приговаривала куклам. Это было явлением удивительным — девочка всегда предпочитала игрушкам живое общение.

— Ты играешь? Во что? — Анна подошла на цыпочках и склонилась над ней.

— В Ромео и Джульетту! — последовал мгновенный ответ. Откуда? Анна просто опешила. Эта девочка преподнесет ей еще такие сюрпризы…

Заезжали они с Дианой время от времени и к родителям Галы. В их квартире царило уныние и безнадежность. Мать Галы постоянно болела, отец пытался ухаживать за ней как мог. Они постоянно ссорились, ворчали друг на друга. И это понятно — за всю свою жизнь они не проводили столько времени на одном месте. Отец все время порывался уехать куда-нибудь, но не получалось — возраст уже был пенсионным, командировок не давали. От этого он мучился и страдал. Анне все время казалось, что эту печальную, чопорную пару ужасно раздражает детский смех и беготня, хотя они стараются не показывать вида. Да и сама Диана не сильно любила навещать дедушку с бабушкой, постоянно восторженно рассказывала всем про ее настоящего «гран-пер Жака» и старалась поскорее улизнуть из этого дома.

Несколько раз они навещали Жака во Франции. Он очень скучал по девочке и подарил ей на день рождения свою самую красивую лошадь. Он учил маленькую Диану ездить верхом, и девочка уже весьма неплохо держалась в седле, хотя Анна и не слишком одобряла такое раннее ее увлечение. Но в Диане жила сумасбродность матери — изменить это было невозможно! Так сложилось, что Жак уже не настаивал на том, чтобы Анна жила с ним постоянно — просил только почаще привозить Диану, которую без памяти любил. В один из приездов Анна узнала, что он завещал малышке все свое имущество…

Александра тоже не чаяла в девочке души. Она разрывалась между нею и возможностью попробовать начать новую жизнь в Италии. После нескольких встреч серьезный итальянский мужчина Джованни, по уши влюбленный в нее, сделал ей предложение…

— Мама, поезжай, — однажды сказала Анна, как-то ночью увидев, как мать в очередной раз мучается от бессонницы на кухне, — у каждого из нас своя жизнь, и не надо подменять ее жизнью близких людей, приносить никому не нужные жертвы. Мне будет гораздо лучше, если ты будешь счастлива. А мы с Дианой будем приезжать к тебе в гости…

Александра долго плакала, целовала дочь и Диану, а потом купила билет и улетела во Флоренцию. Она звонила каждый день, и голос у нее был спокойный и счастливый. Они с Джованни много путешествовали по стране. Но особенное впечатление на нее произвела поездка на развалины древнего храма Неми в окрестностях Рима.

— Дочь, ты обязательно должна это увидеть! — рассказывала по телефону взволнованная Александра. — Там есть что-то особенное, чего я не могу передать!

— Я тоже поеду в храм Неми. Он очень красивый! — заявила Диана, подслушав разговор.

Через несколько месяцев состоялась тихая свадьба, на которой со стороны невесты были Анна с Дианой, Алексей, Жак и Маркус. Александра была очень элегантна в свадебном наряде. Когда-то Файнберг женился на ней «по-быстрому», чтобы состоялась перспективная загранкомандировка, и ей даже не пришлось надеть белое платье невесты. Теперь она лучилась счастьем в великолепном белоснежном наряде с кринолином. А Диана, не теряя времени даром, в самом начале церемонии умудрилась стащить с невесты шляпку с белой вуалью и щеголяла в ней весь вечер, необыкновенно довольная собой. Все были рады за Александру, только в глазах Маркуса временами пробегали темные тени: во всем происходящем он видел то, что так и не осуществилось у него с Лерой.

Между тем картины Вознесенского неожиданно для всех произвели в Европе настоящий фурор. Крупнейшие мировые газеты писали о «новом русском открытии». Специалисты спорили, какому стилю и направлению принадлежат картины, и не могли прийти к единому мнению. Массу вопросов вызывала и техника письма. Коллекционеры с удовольствием покупали картины Стаса, некоторые из них были проданы с крупных аукционов.

Небольшая галерея Маркуса в Мюнхене стала местом паломничества. Посоветовавшись с Анной, Маркус основал фонд имени Леры, в котором аккумулировались средства от продажи картин.

Часть этих денег была направлена на развитие центра адаптации, который возглавлял в Москве Алексей. Центр наконец-то получил возможность переехать в другое помещение, принять на работу высокооплачиваемых специалистов. Там теперь можно было получить не только оперативную консультацию, но и пройти амбулаторно психологический реабилитационный курс. В центр пошли не только люди со сложными сексуальными проблемами, но и потенциальные самоубийцы, наркоманы, брошенные жены… Все, кому было отчаянно одиноко в холодном и неуютном окружающем мире. Маркус помог центру наладить связи с аналогичными учреждениями в Германии. Появилась возможность непосредственного обмена опытом с зарубежными специалистами, получения новых методик работы. Алексей был счастлив.

Однажды вечером они с Анной возвращались после очередной встречи с теми, кто уже прошел курс адаптации в центре. Такие встречи за чашкой кофе с обсуждением всего, что произошло у бывших пациентов в жизни за последнее время, стали для центра традиционными. По дороге Анна и Алексей оживленно болтали, обсуждая последние новости.

Оказалось, что уже более ста человек получили необходимую психологическую помощь и стали после этого жить нормально. У некоторых из них даже появились семьи! Как-то незаметно Анна и Алексей оказались в квартире Файнбергов на Тверской. Так же спокойно и естественно Алексей остался там на ночь.

— Ты знаешь, я наконец стала женщиной! — со смехом сказала Анна наутро. — И представь, мне это понравилось!

Так Алексей просто остался у Анны навсегда. Диана приняла его с радостью — она всегда была неравнодушна к молодым мужчинам — хотя и ревновала его немного к Анне.

В больнице у Вознесенского с некоторых пор стало неспокойно. Почти каждый день за ворота пытались под различными предлогами прорваться журналисты, чтобы взять интервью у внезапно ставшего очень популярным душевнобольного художника или в крайнем случае — хотя бы сфотографировать его. Врачи держали оборону. Маркус и Анна строго-настрого запретили пускать к Станиславу посетителей, чтобы не волновать его. И только самому Вознесенскому было на самом деле все равно, что происходит вокруг. Навещающая его Анна время от времени приносила газеты и журналы с восторженными отзывами о его творчестве, но он равнодушно просматривал их и тут же откладывал в сторону, как будто это его совершенно не занимало. Он по-прежнему не реагировал ни на кого, кроме Анны и Алексея. С ними иногда он сам заговаривал о чем-то, глядя в пространство.

Однажды утром Анне позвонили из больницы обеспокоенные врачи и рассказали, что пациент несколько дней отказывался принимать пищу, а всю предыдущую ночь бегал по палате, громко с кем-то разговаривал, падал, плакал и беспокоился. Анна незамедлительно приехала, вошла к нему и поздоровалась. Вознесенский не поднял головы. Он лежал на кровати, закрыв глаза, совершенно обессилевший и исхудавший, но с блаженной улыбкой. У него было очень светлое лицо. Думая, что он спит, Анна на цыпочках подошла к мольберту. При первом взгляде на холст ее точно током ударило: на холсте проступили такие краски, которые заставили ее зажмуриться от пронзительной боли и отпрянуть, как будто обожгли изнутри.