Пристрастие к смерти - Филлис Дороти Джеймс

— Значит, ты все еще мне доверяешь? Иначе не стал бы говорить всего этого, понимая, что я ухожу.

— Разумеется. Я ведь тебя знаю. Ты унаследовала отцовскую гордость, а посему не захочешь, чтобы говорили, будто ты предаешь любовника в отместку за то, что он бросил тебя. И тебе не захочется, чтобы твои друзья и даже твоя бабушка узнали, что ты состояла в заговоре против собственного отца. Считай, что я полагаюсь на твои буржуазные добродетели. И не слишком при этом рискую, заметь. Ячейка будет распущена, переформирована, место встреч изменено. Теперь это в любом случае необходимо.

Вот еще один аспект революционной борьбы, подумала Сара: изучить достоинства человека и обратить их против него же.

— Что касается отца… — сказала она. — Я узнала о нем нечто, чего не сознавала, пока он был жив: он старался быть добрым. Впрочем, для тебя это, полагаю, пустой звук.

— Не совсем пустой. Я не уверен, что именно ты имеешь в виду, но думаю, он старался вести себя так, чтобы не слишком отягощать свою совесть чувством вины. Мы все стараемся. Учитывая его политическую деятельность и образ жизни, ему это было нелегко. Вероятно, в конце концов он оставил попытки.

— Я говорила не о политике. К политике я не имела никакого отношения. Знаю, ты думаешь, что к ней все имеет отношение, но возможна и другая точка зрения. Существует мир и за пределами политики.

— Надеюсь, ты будешь в нем счастлива.

Они шли теперь к выходу, и Сара, сознавая, что это было их последнее совместное посещение музея, удивилась тому, как мало это ее огорчало.

— Но Дайана Траверс… Ты сказал, что устроил ее на Камден-Хилл-сквер, пока не решишь, что с ней делать. И что ты сделал? Утопил ее?

Впервые за все это время она увидела, что он рассердился.

— Не надо разыгрывать мелодраму.

— Но тебе ее смерть оказалась на руку, не так ли?

— О да, и не только мне. Есть еще кое-кто, у кого был гораздо более веский мотив избавиться от нее, — твой отец.

Забыв о необходимости соблюдать конспирацию, Сара почти закричала:

— Папа? Но его там не было! Его ждали, но он не приехал.

— О нет, он там был. В тот вечер я следил за ним. Можешь считать это тренировкой по наружному наблюдению. Я ехал за ним всю дорогу до «Черного лебедя» и видел, как он свернул в подъездную аллею. Если решишь поговорить с Дэлглишем, который, похоже, вызывает у тебя потребность в сентиментальных девических откровениях, то я сочту необходимым довести до его сведения именно эту информацию.

— Ты этого не сделаешь, ты не сможешь. Во всяком случае, тогда тебе придется признаться, что ты и сам там был. А если речь зайдет о мотивах, то Дэлглиш наверняка сочтет, что ваши мотивы друг друга стоят. При этом ты жив, а он мертв.

— Только в отличие от твоего отца у меня есть алиби. На сей раз настоящее. Я поехал прямо в Лондон на собрание социальных работников в ратуше. Я чист. А он? Его посмертная репутация под угрозой. Мало тебе Харри Мака? Подумай об этом, если захочешь сделать анонимный звонок в специальную службу.

Утро вторника предвещало наилучший день для поездки за город. Солнце то выходило, то скрывалось, но грело на удивление жарко, и небо между плывущими облаками было высоким и воздушно-голубым. Дэлглиш ехал быстро и почти все время молчал. Кейт ожидала, что они отправятся прямо в коттедж «Риверсайд», но дорога шла мимо «Черного лебедя», и когда они оказались рядом, он остановил машину, подумал, потом свернул к ресторану.

— Выпьем пива, — сказал он. — Я хочу пройтись вдоль реки, посмотреть на коттедж с берега. Берег принадлежит Хиггинсу, большая его часть, во всяком случае. Так что лучше, чтобы он знал, что мы здесь.

Они оставили «ровер» на пустой, если не считать «ягуара», «БМВ» и двух «фордов», стоянке и направились ко входу. Генри приветствовал их с равнодушной вежливостью, словно не знал, следует ли ему их узнать, и в ответ на вопрос Дэлглиша сообщил, что «месье в Лондоне». В баре не было никого, кроме квартета бизнесменов, заговорщически склонившихся над своим виски. Бармен с детским лицом, в белой накрахмаленной куртке с бабочкой, подал им превосходный настоящий эль, которым «Черный лебедь» гордился, после чего начал перетирать стаканы и наводить порядок на стойке — как будто надеялся, что подобная демонстрация занятости может удержать Дэлглиша от нежелательных вопросов. «Интересно, как Генри удалось дать ему понять, кто мы?» — усмехнулся про себя Дэлглиш. Они с Кейт взяли кружки, уселись у дровяного очага и выпили эль в приятном молчании. Потом, пройдя через стоянку, вышли через ворота в кустарниковой изгороди на берег реки.

Стоял один из тех чудесных дней английской осени, которые чаще всплывают в памяти, чем выдаются в жизни. Мягкий свет по-весеннему теплого солнца делал еще более интенсивными яркие цвета травы и земли, а воздух навевал Дэлглишу сладкие воспоминания об осенней поре его детства: древесный дымок, спелые яблоки, последние снопы на полях и остро пахнущий морем ветерок. Течение подгоняемой ветром Темзы здесь было быстрым. Ветер пригибал к земле растущую у кромки воды траву и небольшими водоворотами взвихрял волны, подмывавшие берег. Под радужной зелено-голубой поверхностью воды, на которой свет играл и переливался, как на цветном стекле, волнообразно струились острые как лезвие водоросли. За купами ив на дальнем берегу мирно паслось стадо фризских коров.

Ярдах в двадцати вниз по течению виднелось бунгало на сваях, которое, как можно было догадаться, и являлось пунктом их назначения. И Дэлглиш, как тогда, в Сент-Джеймсском парке, снова почувствовал, что здесь он найдет ключик, который долго искал. Но он не спешил. Подобно ребенку, намеренно оттягивающему миг удовольствия, он радовался тому, что они приехали загодя, и наслаждался нечаянно выдавшимися минутами тишины. И вдруг он испытал прилив бурного восторга, столь неожиданный и острый, что даже задержал дыхание, словно надеялся остановить время. Такие моменты безудержной, физически ощущаемой радости выпадали ему редко и никогда — в разгар расследования убийства. Но наваждение прошло, и он услышал свой собственный вздох. Заглушая только что пережитый всплеск эмоций обыденностью, он произнес:

— Должно быть, это и есть коттедж «Риверсайд».

— Думаю, да, сэр. Принести карту?

— Нет. Скоро мы и так это выясним.

Тем не менее он медлил, желая еще хоть на минуту продлить это состояние покоя, ощутить, как ветер ласково шевелит его волосы. И был благодарен Кейт за то, что она делила с ним этот чудный момент, не давая понять, будто ее молчание есть проявление сознательной дисциплины. Да, он выбрал ее, потому что в команде была нужна женщина, и не жалел о своем выборе, который отчасти был продиктован рациональными соображениями, отчасти — интуицией. Теперь он знал: интуиция его не подвела. Было бы не совсем честно сказать, что между ними вообще не существовало физического влечения.

По его опыту, оно — пусть отрицаемое или неосознанное — почти всегда возникало между более или менее привлекательными сослуживцами противоположного пола, которым приходится работать в тесном контакте. Он бы не остановил свой выбор на ней, если бы ее привлекательность вызывала у него опасения, но определенная привлекательность была налицо и не оставляла его равнодушным. Однако, несмотря на легкий оттенок сексуальности в их отношениях, ему было на удивление легко с ней работать. Она всегда интуитивно догадывалась, чего он хочет, знала, когда помолчать, не проявляла подобострастия. Он подозревал, что она яснее осознает его слабости, лучше понимает его и судит о нем более здраво, чем любой из его подчиненных-мужчин. В ней не было и намека на жестокость Массингема, но при этом она ничуть не была сентиментальна. Хотя, как он успел убедиться, женщины-полицейские вообще редко бывают сентиментальны.