Темное искушение - Даниэль Лори

Он остановился, его тело напряглось. Он знал, что я хотела знать, почему он убил маму. Его колебания создали тяжелую тишину в палате, будто он не был уверен, должен ли он сказать мне правду. В конце концов, я знала, что он должен.

— Она была беременна ребенком от другого мужчины.

Затем он вышел из палаты и исчез из моей жизни, оставив меня в оцепенении от его ответа.

«Ты слишком похожа на мою Татьяну…»

Его Татьяну.

Папа мог заботиться обо мне, но он никогда не любил меня по-настоящему. Я была просто знаком его ядовитой одержимости известной оперной певицей.

Мне казалось, что он бросил меня много лет назад, но было что-то окончательное в том, как он исчез, что послало осколок стекла в мою грудь. Именно чувство покинутости и того, что меня используют, убедило меня начать следующий разговор.

Глядя вслед удаляющемуся папе, я сказала:

— Если поторопишься, то сможешь поймать его на парковке.

— Нет.

Тон Ронана был насмешливым.

— Он знает, что теперь ты не причинишь мне вреда. Ты лишился преимущества.

— Он был здесь весь день, — отрезал Ронан. — Если бы я хотел убить его, то уже сделал бы это несколько раз.

Я перевела взгляд на него. Вид его наполнил меня тяжелым желанием, чтобы он прикоснулся ко мне, обнял меня, показал, что он заботится обо мне. Но напоминание о том, что я не могу этого сделать, было похоже на удар кулаком в грудь.

Я судорожно сглотнула.

— Значит, ты отказался от своей мести?

Он стиснул зубы.

— Думаешь, я сейчас думаю о мести?

— Ты ударил его, — бросила я вызов.

— Это было необходимо ради восстановления концентрации.

— Ради твоей концентрации за наблюдением, как я сплю.

— Да, — прорычал он.

Его ответ был бы забавным, если бы мое сердце не горело, пытаясь заставить отказаться от решения. Нервничая, я сосредоточилась на пленке, которая держала мою капельницу в руке.

— Итак, если ты сейчас не думаешь о мести, то о чем тогда думаешь?

— Я жду.

Я взглянула на него.

— Для чего?

Его глаза сузились.

— Для речи о прощении: «но, наверное, будет лучше, если мы расстанемся».

Я отвернулась, не в силах видеть смятение в его глазах. Ему не нравилось, когда его оставляли, но, похоже, все, кто имел для него значение, были рядом. И осознание того, что я всего лишь еще одна из них, сжало мое горло, угрожая слезами.

Только когда он поднялся на ноги и положил единственную серьгу в форме сердца на прикроватный столик, в груди началась паника. Что я делаю? Зачем это делаю? Когда он направился к двери, мое сердце закричало, чтобы я остановила его. Остановись. Пожалуйста, остановись… но давление в груди отказывалось выпускать какие-либо слова.

Ронан остановился в дверях спиной ко мне, как будто не мог смотреть на меня. Он слегка повернул ко мне голову и грубо пообещал:

— Это не proshchay.

То, что я получила пулю, не имело ничего общего с болью от того, что я смотрела, как он уходит от меня. Боль зародилась в сердце, эта резкая кровоточащая пульсация, прежде чем она царапнула стены груди.

Это не proshchay.

Сейчас это обещание не имело значения.

Я хотела, чтобы он вернулся. Мне хотелось побежать за ним и сказать, что это просто ошибка. Сердечная боль пронзила меня, посылая рыдания вверх по горлу, которые сотрясали грудь.

Это не proshchay.

Я прикрыла рот рукой, когда слезы потекли по щекам, игнорируя внезапную пульсацию в животе. Запищал автоответчик, и я поняла, что скоро здесь появится медсестра, но не ожидала увидеть собаку.

Хаос запрыгнул на кровать и лег рядом со мной. Всхлипывая, я провела рукой по его меху, крепко обняла его и сказала:

— Это не proshchay…

Глава 51

Ронан

Lacuna — пустое место; недостающая часть.

Огнестрельная рана на руке пульсировала и кровоточила сквозь рубашку. Должно быть, я разорвал несколько швов, когда ударил Алексея. А потом Альберта, который просто открыл мне дверцу машины после того, как Мила вычеркнула меня из своей жизни. Я не знал, как избавиться от этого раздражающего, резкого ощущения под кожей, кроме насилия — и даже это не избавило меня от тугой, пустой боли в груди.

Казалось, что она что-то у меня украла.

Боль я мог вынести.

Но не то, что забрали у меня.

— Я прилетел по «важному» делу, чтобы просто понаблюдать, как ты молча размышляешь обо всех своих жизненных решениях, — сказал мой брат по-русски, сидя на моем диване. — Не желаешь поделиться?

Я не знал, как объяснить это чувство по-другому, поэтому откинулся на спинку кресла и ответил:

— Она украла у меня.

— Твоя зверушка?

— Ее зовут Мила, — прорычал я.

Кристиан потягивал водку из стакана, пытаясь скрыть улыбку.

— Так что она украла? У тебя есть хорошие хрустальные бокалы.

Я даже не знал, почему открыл рот. Очевидно, все это не в моей стихии, и мой брат наслаждался каждой секундой этого. Я прищурился и постучал ручкой по столу, когда это тревожное чувство вцепилось в грудь.

Брат смотрел на меня с серьезным выражением лица.

— Возможно, ты думаешь, что в детстве между нами был короткий конец палки, но ты забыл, что это ты годами жил в чуланах или был избит нашей матерью и ее клиентами.

Я приподнял бровь.

— Мы отправляемся в путешествие по тропе воспоминаний?

— Я думаю, что время самое подходящее, разве нет?

— Нет.

— Может, я немного не в ладах с человеческими эмоциями, но, по крайней мере, я их понимаю.

— Я тоже прекрасно понимаю.

— От человека, который оправдывает безответную любовь к девушке Михайловой тем, что она украла у тебя…

Обвинение в «любви» заставило меня почувствовать себя… неловко, поэтому я уклонился.

— Во-первых, здесь нет ничего безответного. — если бы было безответно, я бы отплатил за это. — Во-вторых, я смотрела Hallmark Channel. Не так работает любовь.

Кристиан рассмеялся.

— Я подумал, что мне, возможно, придется объяснять советы по сексу моему младшему брату. Но не про любовь.

— Думаю, что я справлюсь с сексом, но спасибо.

Глядя в свой стакан, он покрутил водку в стакане.

— Я полюбил Джианну еще до того, как она взглянула на меня. Это не сердечки и цветы. Иногда это чертовски ужасно.

— Ты действительно продаешь мне мне, — сухо сказал я.

— Я не обязан продавать. Ты уже влюбился в дочь Алексея Михайлова.

Я не знал, что ответить, поэтому промолчал.

— Я знаю, что ты винишь себя в том,