Исключительные - Мег Вулицер

– Я могу придумывать мультики. И рисовать тоже! – говорила она. – Прямо как ты, папочка!

А вот это уже и правда разбивало Итану сердце, ведь те старые-добрые дни карандашей и чернил остались далеко позади. Теперь все иначе. Изначально миром мультипликации правили художники. Теперь всем заправляли сценаристы.

Итан до сих пор записывал голоса двух персонажей из «Фигляндии», следил за производственным процессом, присутствовал на сценарных чтениях и в звукозаписывающей студии, носился по «Мультсарайчику» и проверял работу даже в конце дня, когда все сотрудники думали только об одном: Господи Иисусе, Итан, только не я! Я просто хочу домой, заняться своими делами, побыть с семьей. Я же не ты, Итан! Я не могу загружать себя работой под завязку и при этом успевать жить.

Может, полнометражный фильм Итана и провалился, а спин-офф для телевидения вообще оказался полной фигней, но само шоу все еще было на коне. И ничто не могло выбить его из седла. Оно намеревалось жить вечно.

Эш продолжала ставить свои серьезные, иногда довольно феминистические, но не очень яркие пьесы. Она получала положительные отзывы от критиков, которых покоряла ее скромность, особенно в сравнении с ее знаменитым мужем.

Она часто выступала на семинарах «Женщины и театр», хотя и была возмущена, что подобные семинары все еще нужны.

– Мне не по себе, что нас все еще считают меньшинством. Почему мы постоянно должны оглядываться на мужскую точку зрения и считать ее авторитетной? – жаловалась она Жюль. Ее возмущало, что даже теперь, в такое просвещенное время, мужчины правили бал во всех сферах жизни, даже мелкие театральные рыбешки за пределами Бродвея.

Жюль была достаточно известным психотерапевтом, но, как и многие ее коллеги, внезапно столкнулась с осознанием, что ее профессия оказалась на задворках. Теперь люди предпочитали глотать антидепрессанты, вместо того чтобы посещать психотерапевта. Страховые компании покрывали все меньшее и меньшее количество сеансов. Хоть ей и удавалось экономить, многие клиенты заканчивали терапию раньше, чем должны были. А те, кто оставался надолго, почти не менялись. И все же они старались и были очень ей благодарны за терпение, чувство юмора и хорошую компанию. А она, в свою очередь, упиралась и изо всех сил старалась поддерживать пламя своей работы, чтобы оно и дальше могло согревать и кормить ее семью.

Рори подросла и внезапно объявила, что хочет быть мальчиком. Она была очень спортивной и не могла усидеть на месте. По выходным она играла в футбольной команде, а по будням Деннис возил ее в парк, и там они подолгу пинали мяч. Деннис все еще только говорил о том, что хочет вернуться к работе, хотя, всякий раз, когда речь заходила об этом, его голос начинал дрожать. Он читал обо всех инновациях в области УЗИ, и был подписан на профессиональный журнал, потому что ему все это было очень интересно, и потому что он не терял надежды однажды вернуться к работе. Однажды. Когда-нибудь. Но не сейчас.

В марте девяносто седьмого Жюль и Деннис отправились на ужин к Эш и Итану. Кроме них там должны были быть Дункан и Шайла – управляющий портфельными инвестициями и его жена, которая участвовала в программе по ликвидации неграмотности. Овца со стручком, как однажды назвала их Жюль. Они с Деннисом никогда не понимали, почему Эш и Итану так нравятся эти люди, но они сталкивались так часто и в течение стольких лет, на простых вечерних сабантуйчиках и более формальных праздниках, что задавать вопросы было поздно. Дункан и Шайла наверняка точно так же недоумевали, почему Эш и Итан держатся за своих старых друзей – социальную работницу и какого-то депрессивного типа. Но никто ни с кем не конфликтовал. Их пригласили на ужин – и они согласились. Обе пары понимали, что играют свою, особую роль в жизни Эш и Итана, но когда все они собирались вместе, сборище получалось совершенно бестолковое.

В ту, необычайно теплую, ночь эти три пары снова собрались за столом, освещенным факелами. Ларкин и Мо вышли на улицу, чтобы пожелать взрослым спокойной ночи. Во всяком случае, Ларкин пожелала, Мо же просто топтался рядом с ней, вцепившись в руку сестры мертвой хваткой. Его заливал оранжевый свет сада, он почти ни на кого не смотрел.

– Мо, – позвала его Эш. – Мо?

Она обхватила его личико ладонями и повернула к себе – так поворачивают зеркальце для макияжа.

– Вот так, – мягко сказала она. – Так лучше. Ты поужинал, милый?

– Не голодный, – ответил ей Мо.

– А ты хочешь попробовать что-нибудь из этого? У нас осталось немного паэльи…

Все напряженно ждали ответа. Улыбки выглядели натянутыми и принужденными, хотя все и пытались выглядеть дружелюбно.

– Нет, – буркнул он, а затем шарахнулся от сестры и убежал обратно в дом.

– Я лучше пойду за ним, – сказала Ларкин. – Буду сторожить братика! Всем спокойной ночи. Мам, пап, оставьте мне, пожалуйста, лимонного пирога. Можете принести его в комнату и просто оставить на комоде. Даже если это будет очень-очень поздно, все равно, приходите, – а затем она расцеловала родителей в щеки и, пританцовывая, вернулась в дом. Все молча проводили ее взглядом. Контраст между мальчиком-аутистом и очаровательной девочкой ненадолго поверг компанию в тишину.

– Они оба такие милые, – сказала, наконец, Жюль, потому что, в конце концов, хоть кто-нибудь должен был что-то сказать. И все тут же принялись ее поддерживать и соглашаться.

Паэлья, приготовленная невидимым поваром, была очень вкусной. Тарелки Жюль и мужчин за столом опустели – с них исчезло все до последней рисинки. Соки и масло смешались, в них плавала парочка пустых раковин из-под мидий. Но тарелки Эш и Шайлы остались почти нетронутыми – типичная женская черта, которая очень раздражала Жюль. Этим вечером за ужином, как и за многими другими ужинами, обсуждалась Всемирная паутина. Все рассказывали о сайтах, которые видели, и о проектах, которые были на слуху. Дункан разглагольствовал о каком-то финансовом сайте, в который вложился со своими партнерами, и теперь пытался заманить к ним Итана. Пока говорил, он ни разу не взглянул на Денниса и Жюль и не попытался разделить беседу с ними – даже из вежливости.

После того как Дункан, наконец, замолчал, Шайла рассказала им о своей подружке из Лос-Анджелеса – жене известного продюсера звукозаписи.

– У них с Робом такой прелестный домик в каньоне! И еще какое-то жилье в Провансе. Боже, я так им завидовала!

– О нет, не может быть, – сказала Эш.

– Правда завидовала. Однажды я приехала в Лос-Анджелес, а Хелена позвонила мне прямо в отель и пригласила к себе. Я приехала, и у меня случился шок – она стала такой толстухой! Мы не виделись несколько лет. Та «Грэмми» была так давно! Кажется, в том году победили Bee Gees[19]. Я шучу, конечно же. Но времени и правда прошло немало. Так или иначе, она сказала, что почти не вылезает из постели и никуда не ходит. Ее ничего не радовало, и она уже всерьез задумывалась о суициде. Короче, она попала в больницу «Седарс-Синай» – что-то вроде спа, но с лекарствами. Они перепробовали целую кучу всего, но ей ничего не помогало. Она пробыла там несколько месяцев. Страховка это не покрывала, так что за все платил Роб. Они уже хотели испробовать на ней электрошок. Это даже не казалось им жестоким, скорее милосердным. А затем во время очередного обхода к ней подошел врач и сказал, что появился какой-то новый препарат, и скоро он пройдет клинические испытания в Калифорнийском университете. Но специалисты все еще спорили насчет него, потому что в нем совершенно по-новому использовался серотонин, и никто не знал, как он сработает. Они собирались провести исследование вслепую, но Роб сказал: «Ну хорошо, давайте включим ее в исследование, но вы же не можете гарантировать, что ей дадут лекарство, а не плацебо?» Даже он не мог на это повлиять. Но эти ученые повели себя предельно тактично. Ну, может, не предельно, потому что они все-таки впихнули в исследование Хелену, и мне показалось, что она заняла чье-то место. Но уже через месяц она почувствовала себя лучше. Как кукла, которую неожиданно превратили в человека. И это ее слова, не мои.