Исключительные - Мег Вулицер

– Но, знаете… Боже, это было так давно, – продолжил Джона. – Я только… – он неуверенно замялся. – Я просто хотел сказать, что все отдал бы, чтобы еще раз попробовать что-нибудь, приготовленное ее руками.

Под конец шестилетняя Ларкин поднялась на настил, опустила микрофон и сказала в него сиплым голосом:

– Я хочу прочитать стихотворение, которое написала для бабули Бетси.

Это был странный момент. Ларкин выглядела почти в точности как Эш на ее детских фотографиях. Каким-то образом сходство с Итаном не затронуло красоту Ларкин – она была такой же умной, как отец, у нее была его кожа, быть может, волосы, но точно не черты лица. На Ларкин было платье с длинным рукавом, и Жюль знала, почему.

Стихотворение, которое она написала, оказалось удивительно зрелым и трогательным. В нем была строчка «И теплая ее ладонь остудит лихорадки жар». Когда Ларкин дошла до нее, ее ноздри и губы задрожали, и она расплакалась. В конце она сказала:

– Бабуля Би, я никогда тебя не забуду!

Ее голос сорвался, и большая часть присутствующих тут же разрыдались, глядя на нее. Жюль внезапно подумала о Гудмене. Он должен был быть здесь. Когда-то он уже пропустил смерть своей собаки. Но это ведь намного страшнее.

Наверное, все в комнате тоже подумали о Гудмене. Интересно, он хотя бы рассматривал возможность приехать на похороны? Обсуждал ли он это с Эш? Жюль оглянулась на заднюю дверь, так, словно ожидала увидеть, как он выглядывает из – за двери с табличкой «выход», в надежде, что его никто не заметит и не сдаст. Она так и видела, как он стоит там, опустив голову, поджав плечи и скрестив на груди руки. Его одежда была мятой после ночи, проведенной в самолете. Но, так как они не виделись целых девятнадцать лет, все, что могла представить себе Жюль, – это его юное лицо, обрамленное седеющими волосами.

Когда служительница церкви зачитала список тех, кого оставила Бетси, его имя тоже промелькнуло. Во время церемонии Жюль несколько раз оглядывалась на Итана и Эш. Та сидела согнувшись, словно смерть матери и ее саму подтолкнула на шаг ближе к могиле. Рука Итана обнимала ее за плечи. После возвращения из Гонконга он сказал, что на время оставит все дела. Отменил доклад в Калифорнийском технологическом университете, встречи, посвященные школе «Пембебасан», которую он планировал основать в Джакарте.

После похорон и приема Жюль вызвала такси и отвезла свою мать обратно на Пенсильванский вокзал. Лоис до сих пор чувствовала себя неуютно, когда оставалась с городом один на один. Она никогда не считала его гостеприимным местом. Для нее Нью-Йорк был городом одного очень трудного дня, в течение которого можно посмотреть шоу на Бродвее, пробежаться по магазинам в универмаге Блумингдейл, и в конце как можно скорее запрыгнуть на поезд домой.

Сестра Жюль, Эллен, была точно такой же, как Лоис. Эллен с мужем Марком жили в паре городов от Хеквилла, в своем доме, и управляли компанией по организации различных мероприятий. Однажды Эллен сказала, что ей никогда не требовалось «подзаряжаться», как Жюль – та подсела на это чувство с тех пор, как впервые побывала в «Лесном духе». Наверное, это так и было.

– Не пропадай, – сказала тем же вечером Лоис Хэндлер, перед тем, как выйти на платформу, где ее уже ждал ворчащий, окутанный паром поезд Лонг-Айлендской железной дороги. Жюль поцеловала ее в щеку. А потом вдруг подумала о том, какой хрупкой кажется ее седовласая мама в плащике. Возможно, потому что она впервые взглянула на нее сквозь тревожную призму смерти той, чужой мамы.

* * *

В ту ночь Жюль плохо спала в своей новой квартире, потому что все время думала об Эш и Бетси. А еще о том, что таков, похоже, человеческий удел – терпеливо ждать, когда наступит твоя очередь, и ты потеряешь всех, кого любишь, одного за другим. Но будешь делать вид, что совсем этого не ожидал. Ни она, ни Деннис так и не смогли разыскать в куче коробок чехол для матраса. Ночью простыня сбилась, а утром Жюль проснулась на голом матрасе и почувствовала себя политическим заключенным. Деннис и Рори уже были на кухне и готовили завтрак. Сегодня был будний, школьный день – пахло яичницей. Сначала Жюль подумала о том, смог ли Деннис найти в кухонных коробках лопатку, а потом вдруг осознала: боже, мамы Эш больше нет! Каким-то образом пропавшая лопатка и смерть Бетси Вулф в равных долях перемешались в ее голове. Жюль лежала на непокрытом матрасе и вдыхала пропитанный краской воздух, когда неожиданно зазвонил телефон. Она подняла трубку, прежде чем Деннис успел дотянуться до второго аппарата на кухне. Должно быть, это Эш. Она наверняка проплакала всю ночь, и как только наступило утро – решила поискать поддержку. В десять у Жюль была назначена встреча с клиенткой – молодой матерью, которая боялась уронить своего ребенка. Она не могла ее отменить.

Но, как только она сказала «Алло», сквозь шипение в трубке пробился мужской голос:

– Привет.

Всякий раз, когда звонил телефон и Жюль слышала незнакомый голос, она думала, что это звонит клиент.

– Кто вы? – спокойно спросила она, и когда ответа не последовало, повторила: – Кто вы?

– Не узнаешь?

Жюль на секунду задумалась, прежде чем ответить, – так же, как делала во время своих сеансов. Шипение в трубке наталкивало на какую-то мысль, но это было не то. А когда она поняла, кто звонит, то села и инстинктивно натянула одеяло на покрытую веснушками, теплую со сна грудь в глубоком декольте ночной сорочки.

– Гудмен?

– Хэндлер.

– Это ты? Правда ты?

– Правда. Просто захотел позвонить. Итан сказал Эш, что в ближайшие пару недель никуда не поедет. Он хочет побыть с ней. Так что Эш не сможет часто мне звонить, даже со своего сверхсекретного бэтфона.

Жюль все еще не знала, что сказать. Вся ее сдержанность исчезла, внутри все дрожало. Она услышала, как чиркнула спичка, и представила, как Гудмен держит в зубах сигарету и выпячивает подбородок, пытаясь поймать сигаретой огонек.

– Соболезную насчет мамы, – выдохнула она. – Она была замечательной женщиной.

– Да, спасибо, такой она и была, – сказал он. – Это, мать его, просто ужасно.

После этого он пару минут молча курил, и Жюль слышала, как на том конце провода плещется и постукивает лед в стакане. Разница во времени между ними была всего четыре часа, а значит, у него одиннадцать утра.

Одиннадцать утра, а он уже пьет.

– Как это было? – внезапно спросил Гудмен.

– Что было?

– Похороны.

– Хорошо, – сказала она. – Думаю, она бы хотела, чтобы все прошло именно так. Ничего не говорили про Бога, все от души. Все очень ее любили.

– Кто – все?

Жюль назвала несколько имен, включая Джону и кузину Мишель.

– А еще Ларкин написала для нее стихотворение. И сама прочитала. Там была строчка о том, что теплая ладонь твоей мамы могла унять любой жар.

Как только она это сказала, внезапно поняла, что Гудмен никогда не видел свою племянницу. Ларкин была для него не более чем концептуальной идеей, какой-то универсальной племянницей с фотографии.