Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо фон Зенгер

Моральное состояние войск тоже очень зависит от материальных ресурсов. Если войска хорошо одеты и накормлены, они будут хорошо воевать, а успех или неудача на поле боя влияют на их боевой дух. Не может и оптимизм, который пытается привить пропаганда, стать заменой четкой работы ума. Моральный дух солдат союзных войск был намного выше из-за их уверенности в победе.

Одной из главных ошибок Гитлера было его заблуждение, что только немцы воевали за идею. Действительно, большинство из них так и думали, однако идея-то была у них неясная. Но русские, вероятно, были не меньше уверены, что воюют за идеалы, и у них существовал дополнительный стимул для того, чтобы дать отпор ничем не обоснованному вторжению в их страну. Даже если русские и не были такими уж убежденными большевиками, призыв встать на защиту отечества объединил их. А наши западные противники сражались за личную свободу – принцип, который немцы никогда не представляли себе в качестве движущей силы их собственной национальной истории.

Получается, что у военных противников Германии не было общих идеалов, так как русские не поддерживали личную свободу. У них, как и в гитлеровской Германии, приоритет отдавали государственному планированию в ущерб индивидууму и его семье. У них установленный порядок вещей ценился больше, чем принципы свободы. Но это был сомнительный порядок, поскольку он пренебрегал лучшими представителями своего народа и положил конец критике и коллективной ответственности за политику. Двенадцать лет господства нацистов в полной мере привнесли этот опыт в Германию. Крах гитлеровской Германии не мог их удивить.

Встает вопрос об ответственности за такое положение дел. На протяжении одного поколения германские лидеры показали свою политическую несостоятельность, повторив фатальную ошибку ведения войны на два фронта. Диктатура, столь бедно наделенная умением руководить (а именно такой была диктатура Гитлера), является антитезой той демократической структуре, которая необходима для координирования всех национальных ресурсов. Но не надо заблуждаться на этот счет. И без гибельного гитлеровского руководства государством и военными действиями становится ясно, что даже при другом и свободном правительстве Германия все равно не выиграла бы мировую войну, если учесть ее исходное положение. В каждом случае суммарные ресурсы ее противников, господствовавших на море, настолько превосходили ее собственные, что в далекой перспективе ее военные кампании на суше не могли принести результата, как бы искусно ими ни управляли. Более того, во Вторую мировую войну основные стратегические принципы противников Германии были качественнее с самого начала, так же как и способы ведения боевых действий на протяжении всей этой войны.

У германской катастрофы были не только политические и военные причины, но и психологические. В результате экономического упадка послевоенного периода с его постоянно растущей безработицей и угрозой развала производства гитлеровское движение получило грандиозный импульс. Гитлер пообещал всем коренные улучшения и, получив власть, казалось, выполнил свое обещание.

Преодоление кризиса экономическими мерами обеспечило почву для роста национализма. После поражения в войне такая националистическая политика была сама по себе сомнительна. То, что ее не удалось обуздать после войны, указывает на отсутствие политического чутья. Германская национальная партия находилась под контролем Гутенберга, занимавшегося крупным бизнесом. Он олицетворял собой уход от старого прусского консерватизма в глазах капиталистического и до фанатизма националистически настроенного среднего класса, который он сплотил в своем «Гарцбургерском фронте». Идея помочь маленькому человеку и нашпиговать эту помощь националистическими чувствами была чрезвычайно плодотворной, ибо в те времена она отвечала чаяниями большинства людей. Эту идею Гитлер использовал во внутриполитической борьбе и склонил народ на свою сторону. Пусть ему не удалось получить большинство голосов на свободных выборах до прихода к власти, но можно предположить, что в конечном счете он бы этого добился, используя соответствующую пропаганду, которая рекламировала бы его реальные или мнимые успехи.

Слияние националистических и социалистических принципов было оригинальным, но не подходящим базисом для философии в ее традиционном понимании как мировоззрения. Для людей, духовная жизнь которых не основана на религии, политические движения с легкостью приобретают полурелигиозный характер. Национал-социалисты стремились заменить традиционную религию псевдофилософией. В предыдущие десятилетия очень велико было влияние Ницше, хотя его философия казалась слишком невразумительной простому гражданину, который скорее готов был принять лестную идею о своей классовой исключительности. При этом нормальная гордость в социальном значении отбрасывается и заменяется мистической теорией происхождения, которая понятна каждому, потому что превращает немцев в «людей-господ».

Для любой диктатуры характерны отсутствие внутриполитической борьбы и укрепление своей собственной власти. Спокойствие во внутренней политической жизни вполне удовлетворяло немецкого гражданина, который таким образом освобождался от любой ответственности за принятие решений. Настала золотая пора политического единения с откровенно поставленными целями – или так казалось. Сначала даже наиболее разумные люди, которые понимали недостатки жесткой диктатуры, склонны были предпочесть ее парламентской неразберихе чрезмерно схоластичной Веймарской конституции с выборами по принципу пропорционального представительства. Они говорили о «попавшем в шторм корабле, на котором рулевой покрепче ухватился за штурвал».

Успехи Гитлера, казалось, свидетельствовали в его пользу. Он действительно решил самую сложную для Европы проблему – ликвидировал безработицу. Он построил замечательные дороги и оживил экономику, начав производство вооружения, строительство казарм и объявив призыв на воинскую службу. Никто не объяснил народу, что большая часть его программы включала непродуктивный труд, результаты которого не могли увеличить благосостояние страны, поскольку продукт этого труда нельзя было экспортировать. Тогда как экономика государства способна выжить только при условии обмена экспорта на импорт. Росла якобы покупательская способность государства, потому что оно печатало деньги, которые можно было тратить. Это привело к появлению нового класса потребителей и обеспечило подъем внутреннего рынка. Но что должно было случиться, когда все дороги построены и армия вооружена новейшим оружием? Если Гитлер с самого начала и не осознавал обманчивость своей экономической политики, то со временем он, конечно, это понял. За полгода до начала войны он обратился к собравшемуся в здании «Кролл-оперы» армейскому руководству и объяснил, что народ без пространства, то есть не имеющий достаточных средств к существованию, должен захватывать новые земли и новые рынки, а ни то ни другое невозможно заполучить мирным путем.

Диктатуры не способны привлекать людей с новыми, свежими идеями, представляющими хоть какой-то интерес. В отличие от Муссолини, постоянно менявшего свое окружение, Гитлер связал себя со своими старыми соратниками по политической борьбе. Но он, должно быть, инстинктивно чувствовал, что у них нет опыта ни в одной сфере политики. После прихода к власти ему хватило ума оставить на некоторое время опытных беспартийных специалистов в ключевых министерствах – иностранных дел, финансов и военном. Сначала у него не было выбора, так как первый его кабинет был коалиционным. Обсуждения в кабинете министров прекращались, как только дело касалось важных политических решений. Поскольку для демократически настроенных политиков не было там свободы действий, то усилия были направлены на то, чтобы обеспечить приток свежей крови путем создания специальных училищ, академий и так называемых тевтонских орденов, которыми управлял партийный аппарат. Хоть в этом никто и не признавался, но представление к офицерскому званию проходило теперь через партийную и административную машину. Даже такая система могла стать эффективной, если бы людей представляли к званию не за преданность режиму в ущерб таким качествам, как здравомыслие, трудолюбие и храбрость. Умственные способности эти «селекционеры» в расчет не брали; на самом деле они их не признавали. Нацистская концепция преданности не допускала широкого спектра политических пристрастий и требовала придерживаться предписанной позиции в отношении всех исторических событий, претерпевшей множество изменений. Она требовала также принятия партийного мировоззрения и запрещала всякого рода критику партийных деятелей или партийных мероприятий.