Крик - Антонов Виктор Акимович

как нашего президента арестовали, а то этого я в устав даже не заглядывала.

– Почему же?

– В этом не было необходимости. Всю работу выполняли подразделения НК. И мне оставалось лишь поставить подпись. Мне сказали, и я сама это видела ежедневно, что моя подпись сама по себе ничего не значит. Мне приносили бумаги, и я подписывала, почти не глядя.

– Выходит, вы могли подписать, что угодно? – спрашивает он, почти радостно.

Я ему отвечаю, так небрежно…

– Совершенно верно.

– Так вам могли принести любую бумагу? И вы, не глядя, ее подписали бы?

– И тут я его уела. Ой, Верунчик, как я его уела. Я ему говорю, что любую не подписала бы. Например, туалетную не стала бы подписывать. А вот документы, на которых стояли подписи всех лиц, которые обязаны были его визировать, например начальников управлений, ЦБК, вице президента. Вот эти бумаги я подписывала.

У него рожа стала краснее кирпича. Она и так у него красная, а тут вообще стала как кирпич строительный.

– А как вы определяли, какие должны быть подписи на том или ином документе?

– Когда приносили документ, на его оборотной стороне был указан список лиц, подписи которых должны были быть.

– А кто ставил эти фамилии?

– Как, кто – руководство НК. У нас было разработано специальное положение о визах.

– Постойте, постойте, – вдруг обрадовался прокурор, – Так было специальное положение о подписях и визах? А вы раньше об этом не говорили.

– Так меня не спрашивали.

– И где это положение находится?

– Как, где? В ЦБК. Они у нас не принимали ни одной бумаги, ни одного документа, если не был соблюден этот порядок.

– Так, так, так, – радостно восклицает прокурор.

А я вижу, что Падалка с укоризной смотрит на Деревянченко и так, слегка, покачивает головой. Мол, нарвался со своими дурацкими вопросами. А у Деревянченко, мне кажется, совсем крыша поехала. Он вдруг спрашивает:

– Ведь вы, в соответствии с Уставом, должны были самостоятельно принимать решения?

– А я и принимала решения самостоятельно. Когда все визы были на месте. Я самостоятельно принимала решение и подписывала документ.

И тут и суд, и прокуроры начали подсмеиваться, а адвокаты сдержанно улыбаться. Думаю им даже доставляло удовольствие, что Деревянченко садится в лужу. А я нарочно из себя простушку строю. И чтобы его гада доконать, говорю: «Я действовала самостоятельно, как вы нам на Кипре и говорили. А вот с обезьянником вы были неправы. В обезьянник нас не сажали. И насчет ментов и бомжей тоже неправы»

– При чем тут Кипр, что за обезьянник? – недоумевающе произнес судья.

– Да это нам адвокат лекции читал на Кипре, на отдыхе, про устав и обезьянник.

На Деревянченко было любо-дорого посмотреть. Морда у него из кирпичного цвета перешла в фиолетовый, он поперхнулся и стал кашлять в кулак. А Падалка на него так глянул из-под очков, ну как Яков Михайлович на буржуазию. И Деревянченко замолк. И больше мне никто вопросов не задавал.

Судья спрашивает:

– У сторон к свидетелю вопросов нет? У подсудимого вопросов нет?

Ни у кого вопросов не было.

– А что, и олигарх вопросы может задавать?

– Ну а как же? Он же там основное лицо. И когда его спросили – есть ли вопросы – меня так и мелькнуло, спросить его про позу Ромберга. Про ночь олигарха. Про санитарный вагон. Прямо на языке вертелось. Так хотелось брякнуть.

– Ты что, с ума сошла?

– Смелости не хватило. А надо было бы ему врезать, подлюке. Туда же, в президенты, сволочь. А с другой стороны – все равно бы никто ничего не понял. Ну, если только пощипать.

И вдруг она ко мне:

– Ты, Верунчик – не вздумай.

– С чего ты взяла?

– С чего, с чего. Знаю я тебя, тихоню. Разозлят тебя эти адвокаты поганые, ты и врежешь им всем. И решетка его не спасет и приставы. Ты, главное, не волнуйся. Вот я тебе как рассказала, так и будет – вот увидишь.

2

Это здорово, что Алька все так рассказала. Потому что так и было. Пристав на входе проверил мои документы. Я прошла в коридор, села на скамеечку. И когда секретарь позвала меня, я почти спокойно вошла в зал. Отдала секретарю паспорт. И поднялась на кафедру. Судья там чего-то ковырялся в деле, перелистывал том, у него было несколько томов, которые стопкой лежали на столе, потом взял другой том. Наконец открыл том, который, наверно, ему был нужен, долго листал его, и поднял на меня глаза. И тут я начала волноваться и брякнула сразу, думая, что пора.

– Показания, данные на предварительном следствии, я полностью подтверждаю. Вот.

Судья искренне удивился мне и улыбнулся:

– Вы не торопитесь.

– Да боюсь, забуду. Я эту фразу весь вечер учила.

Судья засмеялся. Адвокаты тоже заулыбались. Заулыбался и Падалка, я его сразу заметила по описанию Альки. И вроде вспомнила его, как-то по телевизору видела. А Деревянченко почти крайний за столом адвокатов, и тоже, гад улыбается, глядя на меня.

– А чего в ней трудного? В этой фразе? – поинтересовался судья.

– Да я в суде первый раз в жизни. И всех, кто у вас был, спрашивала, с чего начинать. Мне сказали, с этой фразы. Потом, говорят, пойдет лучше, почти само собой.

Судья, улыбаясь, повернулся к прокурорам – два мужика средних лет в синем и с погонами:

– Ваш свидетель. Пожалуйста, вопросы.

Прокурор спрашивал то, что я уже отвечала на следствии. И я повторила все эти показания. Правда не забыли спросить про положение о визах, про которое Алька им сказала. Я все рассказала.

Судья смотрел на протоколы в деле и вдруг спросил:

– У вас был адвокат, вот вижу по протоколам и документам, Шнырь Борис Петрович.

– Да. Был.

Судья посмотрел на Деревянченко.

– Он из вашего бюро?

Тот подтвердил.

– Тут вот имеется ваше заявление, где вы отказываетесь от адвоката. И далее вы на период следствия адвоката не приглашали. Это в связи с чем?

– Да я этого Шныря побила.

– Как побили и почему? – удивился судья.

Тут и прокуроры заулыбались, а адвокаты возбужденно зашипели. Вот, думаю, влипла. И чего судья полез в это мое заявление?

– Ну как побила? Сумочкой. Вот этой вот, – а сумочка эта, как раз была у меня с собой.

– Она как раз под рукой оказалась, ну я его по физиономии. Следователь и там был такой паренек – эксперт вроде, меня от него оттащили.

– Так вы в кабинете следователя?

– Так не улице же бить. Я что, хулиганка?

– Да как же? – удивляется судья. Вижу, что он просто никак в толк не возьмет, как это, бить адвоката.

И я стала объяснять:

– Налоговая инспекция вынесла постановление об освобождении фирмы от штрафов и пени, поскольку мы являемся дочкой НК, зависим от нее. Шнырь написал жалобу на это. Я подписала. Я же ничего не понимала в этом. А Шнырь говорил, что так надо. Мол, концепция такая. Общая. Он же адвокат, я ему доверяла, думала, знает. А следователь, Новиков, говорит: «Как же так, Вероника Николаевна. Вашу фирму освобождают от уплаты штрафов. А вы на это жалуетесь? Вы радоваться должны. Непонятно все это – говорит. – У следствия даже сомнения в вашей психической полноценности возникло. Может вам экспертизу назначить?» И тут я вспомнила, что Володька Макаровский, вы, наверное, знаете, он по делу тоже проходит, рассказывал, что ему тоже говорили про экспертизу психиатрическую. А на следующий день арестовали. У меня как-то все помутилось. Это же ужас – арест. Лучше сразу пристрелили бы,