Тот, кто ловит мотыльков - Елена Михалкова

Маша молча ждала.

– Марина была уже выпивши, когда мы пришли, – сказала Беломестова. Она смотрела в окно за Машиной спиной. – Глаза блестят, улыбочка такая… вроде бы невинная, а присмотришься – рот кривой. Она всегда кривила рот, когда собиралась что-нибудь эдакое выкинуть. Ну, на этот раз она сама себя превзошла. Разлили водочку, все подняли стопки, и тут Марина объявляет, что у нее для нас новость. Новость! – с силой повторила Полина Ильинична. – «Я, – говорит, – продаю дом и уезжаю от вас к чертовой матери! Уже все решено, покупатели найдены!» Мы зашумели: как? что? Кто здесь будет жить? А Марина нам в ответ: «Да вы их знаете, встречались уже». Она договорилась продать дом своим приятелям, Корниловым. Тем паршивцам, которые приезжали к ней в гости. Преподнесла нам это известие на блюдечке, оглядела нас – наслаждалась, ей-богу! Каждой секундой наслаждалась! – ну, говорит, за мой скорый отъезд! Опрокинула стопку. А мы не пьем, стоим, молчим… Остолбенели. Никто такого не ожидал.

Беломестова вновь разлила по рюмкам настойку.

– Когда до нас дошло, что она собирается сделать, заговорили все сразу. Кто-то уговаривал ее остаться, кто-то хихикал и подмигивал, мол, отлично ты решила нас разыграть… У меня и мыслей о розыгрыше не было. Я сразу поняла, что она это всерьез. «Зачем же, – говорю, – ты хочешь оставить нам в наследство после себя таких дрянных соседей? Подожди немного, не торопись, подыщем нормальных покупателей! От Корниловых будет беда, ты это и сама знаешь лучше меня». Вразумить ее хотела, дура такая.

Тут Марина подбоченилась, усмехнулась мне в лицо. «Агитаторша, а агитаторша! – это она меня, значит, так называла за глаза, а тут решила больше не таиться. – С чего ты взяла, что я собираюсь тебе жизнь облегчить? Ты хотела власти – на, жри полной ложкой, только не подавись». А какой власти! Машенька, я тут колочусь, чтобы всем было хорошо, одного выслушай, с другим договорись, третьему не дай повздорить с четвертым… Господи, да я ведь Марину не пускала в старосты, потому что в гробу она видала управлять Таволгой, она и не умела ничего, и не хотела, разве я не понимала этого! Из нее только зависть лезла: у кого-то есть, а у меня нету, значит, надо отобрать, присвоить!

Ладно, агитаторшей она меня хлестнула по мордасам, как мокрой тряпкой. Я замолчала. Опешила, признаться. Столько в ней было ярости, что даже страшно стало. Колыванов за меня заступился. «Зачем ты так, Мариша?» Они вообще-то были в хороших отношениях. Даже когда Марину заносило, он ей все спускал с рук. Он тоже подумал, что увещеванием сможет чего-то добиться. Не понимал, что Марина уже все решила. Начал было говорить спокойно, взвешенно, как привык, но она его прервала на полуслове и выступила с речью. Ох, что она ему наговорила… – Полина Ильинична схватилась за голову. – Язык не поворачивается повторить! Такая гадость!.. Он совсем с лица спал.

– Я не понимаю, каких гадостей можно наговорить Валентину Борисовичу, – недоуменно сказала Маша.

– Марина – гадюка: куснула и отползла, а яд распространился по телу. «Вы, – говорит, – Валентин Борисович, трус и больше всего боитесь сдохнуть в одиночестве. Грош цена всей вашей доброте! О других вы заботитесь, потому что переживаете: вдруг мы поразъедемся и вам придется куковать в Таволге одному». Он ей, видно, неосторожно признался в своих страхах. Валентин у нас человек доверчивый. Марина и по супруге его покойной прошлась. «Ищете, – говорит, – дружбы, чтобы за вами ухаживали, когда начнете гнить в постели, а сами от собственной жены нос воротили, брезговали. Ну, теперь расплачивайтесь!»

– Он правда воротил?

– Да кто ж его знает. Может, и воротил. Грех небольшой. У Марины ни близких, ни родных, поэтому ей неоткуда знать, что в человеке рядом с самой чистой любовью может размещаться столько грязи, что хватит на стадо свиней. Жена Колыванова умерла в больнице, это он уговорил ее туда лечь. За две недели ни разу не навестил. Ты в него камень кинешь за это? Я не кину. Любил он ее, а что уж между ними перед ее смертью было, за это он пускай сам отвечает перед Господом, я ему не судья. В общем, Валя сел на стульчик в уголке и притих, только губами шлепал. Он, конечно, сам дурачина и получил по заслугам, – непоследовательно заключила Беломестова. – Надо было раньше думать, с кем чесать языком! Распахнул душу, старый болван! Ну, на нем Марина только разгонялась.

– Следующими были Бутковы? – догадалась Маша.

– Альбертовна, да. Ох и наслушались мы! Оказывается, Марина пообещала продать им свою землю. Поклялась! – Полина Ильинична восхищенно покачала головой. – Ну какая дрянь хитрющая, а! Они год копили деньги, стелились перед ней, разве что задницу ей не вытирали. Я еще гадала, отчего они с Мариной такими друзьями заделались. Она ими вертела как хотела, помыкала, а они ей ни словечком не могли возразить. Тоже, значит, в оборот их взяла, вроде как Колыванова, только на другой манер.

– Зачем им именно ее участок? Здесь можно занять любой.

– Альбертовна вбила в голову, что Маринин дом как-то правильно расположен, по фэн-шую. Вроде как творческие потоки там лучше распределяются. Или что-то в этом духе.

Марина озадаченно уставилась на Беломестову, но та говорила всерьез.

– Когда Бутковы поняли, что Марининой земли им не видать, они подняли такой визг – ты и вообразить не можешь! – Беломестова налила третью стопку, на этот раз не предлагая Маше, и проглотила, словно воду. – Я думала, Альбертовна набросится и выдерет ей половину шевелюры, ждала драку с минуты на минуту. Но Марина была не из тех, на кого можно орать безнаказанно. Она переорала нашу Вику влегкую! Как начала перечислять, что они присваивали после соседей…

Она запнулась, взглянула на Машу с тревогой.

Маша сделала вид, что пропустила ее последние слова мимо ушей. Струна, державшая ее в напряжении последние полчаса, заметно ослабла: если бы Беломестова собиралась ее застрелить, она не стала бы волноваться, что выболтала лишнее.

– В общем, за Бутковыми обоими много всякого водилось, – скороговоркой закончила Полина Ильинична. – Пахомовой и Кулибабе Марина тоже напоследок раздала по оплеухе. Я не в буквально смысле, ты понимаешь… – Маша кивнула. – Тамару осадила одной фразой, когда та начала стыдить ее насчет Корниловых. Сказала: у тебя с головой не в порядке, будешь выступать – стукну куда следует, внучку быстро изымут, а тебя в психушку отправят. Тамаре в юности доводилось лежать в психдиспансере… Она это хорошо запомнила, ей хватило.

– Какой у нее диагноз? – быстро спросила Маша.

– С мертвецами разговаривает, вот какой у нее диагноз, – отрезала Полина Ильинична. – Видит всякое… странное. Тут половина жителей это видит, просто молчит в тряпочку, вот и ходит нелеченая. А Кулибабе Марина заявила, что та и вовсе права голоса не имеет. Отец с матерью ее похоронены подо Львовом. Кулибаба их давно не навещала. Возраст, здоровье, – сама понимаешь. Марина предложила ей возвращаться к себе, там и подыхать. У тебя, говорит, ни стыда, ни совести, на родительские могилы наплевала, а еще лезешь со своим бесценным мнением, кому можно жить в Таволге, кому нет. В общем, Марина всех нас разметала, будто оловянных солдатиков, и стоит красивая, зубы скалит, как необъезженная лошадь. До меня только тогда дошло, до чего тошно ей было с нами. Думаю, она давно готовила это выступление. Иногда у нее были нечаянные взрывы, будто вулкан извергался… Но не в тот раз. Тот раз был запланированным. Она прямо дирижировала всеми нами. Ух! Волосы разметались по плечам, на щеках румянец. Да, давно она этого ждала, – повторила Полина Ильинична и замолчала.