Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж

— Как вам это стало известно, господин инквизитор? — изумился кардинал. — Мы не получали новостей из Сиракузы свыше пяти дней…

Жестом руки скаит указал на смуглокожих мужчину с женщиной.

— Тем же образом, как я обнаружил их присутствие. Мне только и потребовалось, что получить информацию из их мозгов. Они не защищены, как у Афикит Алексу. Это жерзалемяне.

— Жер-Залем был уничтожен взрывом…

— Они вовремя покинули свой мир. Их унесли на Мать-Землю космины, небесные странницы. Там их криогенизировали.

— Согласитесь, господин инквизитор, в ваши слова непросто поверить…

— Это вопрос не веры, Ваше Преосвященство, а фактов.

Кардинал почесал щеку инстинктивным жестом, прочертившим четыре розовые борозды на слипшейся от пота пудре. Если Вироф не лжет — а какой интерес ему лгать? — визит без предупреждения в Бавало окажется более успешным, чем ожидалось. Очевидный ужас, в который повергли жерзалемянскую пару слова Великого инквизитора, развеял его оставшиеся сомнения. Он явился, чтобы вернуть нетвердого в вере миссионера на путь Слова, и уловил в свои сети легендарную Найю Фикит, ее дочь, двух еретиков и предателя. К тому же он возвратит джулианский кориндон, крейцианскую печать, гарант муффиальной преемственности, этот перстень, который Маркитоль в немыслимом безумии додумался доверить самым злейшим врагам Церкви. Если бы кардинал сумел как следует подать свои заслуги перед будущим муффием и Императором Менати, эта операция принесла бы ему удачу и славу. Он не добивался престижной должности, потому что тысячу раз предпочел бы править как абсолютной монарх во второстепенном мире, а не делить власть над главным, но он получил бы новые кредиты, чтобы построить на Платонии столицу, достойную Венисии. Достойную его.

— Моя дочь тяжело больна, — прошептала Афикит. — Есть ли среди вас кто-нибудь, кто мог бы ее исцелить?

Кардинал метнул на молодую женщину змеиный взгляд: она олицетворяла все, что он ненавидел в людях — ядовитую красоту, обманное благородство, неукротимую гордость.

— Я еще не позволял вам говорить, дама моя! — рявкнул он. — Крейц наказывает вашу дочь за высокомерие: она не по праву носит джулианский кориндон! Возлюбите Слово, верните Церкви муффиальный перстень, и ваша дочь, быть может, воссоединится с вами в вышних мирах.

Он едва подавил торжествующую улыбку, когда увидел, как по бледным щекам Афикит катятся слезы. По его спине пробежал озноб. В отличие от своих сверстников он не любил плотских удовольствий; он постоянно искал возбуждения, опьянения, которое приносило употребление власти.

— Я взываю к вашим человеческим чувствам, Ваше Преосвященство, — настаивала Афикит. — Неужели ваше сердце так жестоко, что вы дадите ребенку умереть, не сделав всего посильного, чтобы попытаться спасти ее?

Кардинал с несколько секунд смотрел на неподвижное тело девочки. Прикрывавшая ее темно-серая куртка подчеркивала ее белокурые волосы и крайнюю бледность кожи. Она не пробудила в нем никакого сострадания. Его взгляд остановился на кольце, в котором камень цвета индиго почти почернел и растерял весь свой блеск.

— Мне очень жаль, дама моя, но в этой деревне нет лицензированного врача ЗКЗ Что касается туземных практик, смахивающих на колдовство, то они будут искоренены в ближайший час. Тело вашей дочери спасти невозможно. Может, пора позаботиться о ее душе? Крейц по доброте своей примет ее, если она предстанет перед ним избавившейся от своих недостатков. Однако, если судить по вашим нарядам…

— А каков будет приговор Крейца, когда предстанете перед Ним вы, Ваше Преосвященство? — сердито огрызнулась она.

— Ты смеешь поучать меня, ведьма? — взревел кардинал, забыв обо всяком контроле автопсихозащиты. — Ты должна быть мне благодарна: смерть твоей дочери будет легка по сравнению с твоей. Она не узнает мук медленного огненного креста…

При этих словах Сан-Франциско бросился на кардинала, стиснул руками его шею и принялся душить. Глаза прелата выпучились, а дыхание превратилось в хрип. Он открыл рот, пытаясь вдохнуть воздуха и призвать на помощь, но сумел лишь издать жалобный булькающий звук. Окаменевшие экзархи даже не подумали кликнуть на выручку полицейских, выставленных перед миссией.

Сан-Франциско почувствовал, как в его мозг вторгается ледяной поток. Он внезапно потерял контроль над своим телом: над пальцами, которые невольно ослабили хватку, над руками, безвольно упавшими по бокам. Мертвенно побледневший кардинал сгорбился, закашлялся, сплюнул, и с долгими сиплыми вздохами принялся восстанавливать дыхание. Он оттолкнул экзархов, которые вспомнили свои иерархические рефлексы и наконец решились прийти ему на подмогу. Сан-Франциско с энергией отчаяния пытался восстановить контроль над своими конечностями, но они не повиновались сигналам его мозга.

— Ваши усилия напрасны, — сказал великий инквизитор. — Мы временно стерли ваши мозговые двигательные центры.

Феникс бросилась к Сан-Франциско, обняла его и оттащила назад, словно защищая от зловещего колдовства скаита, капюшон которого приоткрывал уродливое зеленоватое лицо и ослепительно-желтые выпуклые глаза. Ходить Сан-Франциско все еще мог, хотя у него было странное чувство, словно под ногами его пропасть. В нем разлилась опустошенность, точь-в-точь как ледяной холод Цирка Плача.

Кардинал угрожающе ткнул дрожащим указательным пальцем в жерзалемянина, его глаза налились кровью и ненавистью.

— Ты об этом поступке пожалеешь! — выкрикнул он.

От пота пудра на его лице превратилась в маску из белесой кашицы. Экзархи уразумели, что отсутствие реакции несколькими секундами ранее рискует обернуться для них величайшими неприятностями, и изо всех сил старались загладить свою трусость, раболепно угождая шефу. Один оттирал ему лоб надушенным носовым платком, а другой делал все возможное, чтобы возвратить приличный вид пурпурной рясе, потерпевшей от агрессора.

— Тысяча благодарностей, господин инквизитор, — сказал кардинал голосом, который постепенно обретал крепость. — Без вашего вмешательства этот человек раздавил бы мне глотку. Сколько времени продержится стирание?

— Несколько минут, — ответил Вироф. — Мы продлим его, если он снова обнаружит агрессивные намерения.

— Прекрасно, прекрасно. Что до вас, господа экзархи — не думайте, что вам это сойдет с рук: я припомню ваше малодушие. Чем занимается отец Эктус? Неужели ему действительно нужно столько времени, чтобы собрать свое худосочное стадо?

В ответ на его вопрос раздались оглушительные вопли.

По всем переулкам Бавало разлилась воющая толпа. Отец Эктус вышагивал во главе тропиков и полицейских. Последних можно было узнать только по их короткой стрижке и высокому росту, потому что они брели совершенно голыми. Их кожа, намного светлее, чем у аборигенов, была измазана густым веществом, которое умирающий свет Соакры выкрашивал в ржавый цвет. Из полицейского снаряжения у них сохранились только волнобои, длинные дула которых уставились на вход в провал. Небесные вихри, крылья огненных драконов, покоричневели, а небо наполнилось кругами цвета бронзы.