Корни - Алекс Хейли

Там было тесновато. Спина у меня страшно зудела. И тут белая шваль пронеслась мимо с криками и горящими факелами. Они орали: «Хватайте этого ниггера!» Тут я почувствовал что-то мягкое, чья-то рука зажала мне рот, и какой-то ниггер сказал: «В следующий раз стучись!» Оказалось, что это сторож склада. Он видел, как толпа буквально растерзала его приятеля, и не собирался вылезать из своего убежища до следующей весны – если все затянется.

Ну потом я пожелал ему удачи, вылез и понесся к лесу. Это было пять дней назад. Я бы добрался раньше, но на дорогах столько патрульных, что пришлось пробираться лесом. Ел ягоды, спал в ямах с кроликами. Все было хорошо, а вчера в нескольких милях отсюда меня увидела белая шваль.

Их хлебом не корми, дай только исполосовать какого-нибудь ниггера. Они бы меня повесили – у них и веревка с собой была! Дело было плохо, но они все же стали гадать, чей я ниггер и куда иду. Я пытался объяснить, но они меня не слушали – пока не сказал им, что я скрипач. Ух, как же они взвыли: «Тогда сыграй!»

Я чуть не обделался от страха, Африканец! Ты никогда не слышал такого концерта, какой я устроил прямо посреди дороги. Играл «Индейку в соломе», знаешь, белая шваль это любит… Я так разошелся, что они начали подпевать, хлопать и притоптывать. Я не останавливался, пока они не устали и не сказали, что я могу идти – и поскорее! Я ждать не стал и побежал. Завидев лошадь, экипаж или повозку, спрятался в канаву – а тут ты появился! И вот он я!

Так за разговорами они катили по узкой дороге к большому дому. И вот впереди уже раздались крики, а потом показались и рабы, которые бежали к повозке.

– Можно подумать, нашли без вести пропавшего!..

Хотя Скрипач ухмылялся, Кунта чувствовал, как тронут этот человек. С улыбкой он сказал:

– Похоже, тебе придется рассказывать все сначала.

– Ты знал и не остановил меня? – возмутился Скрипач.

– Ну если тебе будет лень, здесь есть я!

В последующие месяцы заговорщиков хватали, судили и казнили одного за другим. В конце концов схватили и Габриэля Проссера. Постепенно новости о ричмондском бунте сошли на нет, и масса с друзьями вновь стали обсуждать политические проблемы. О том же говорили и рабы. Кунта, Белл и Скрипач изо всех сил старались собрать воедино те клочки информации, какие им удавалось добыть. Разговоры шли о выборах следующего президента. Масса Аарон Бёрр состязался с другим знаменитым массой, Томасом Джефферсоном. Джефферсон победил – и неудивительно, ведь его поддерживал влиятельный масса Александр Гамильтон. Но масса Бёрр, заклятый враг массы Гамильтона, стал вице-президентом.

Про массу Бёрра никто ничего не слышал, а вот от кучера, родившегося в Вирджинии неподалеку от плантации Джефферсона Монтичелло, Кунта узнал, что лучшего массы и желать нельзя.

– Этот кучер сказал мне, что масса Джефферсон никогда не позволял своим надсмотрщикам никого бить, – рассказывал Кунта рабам. – Черных хорошо кормили, женщинам разрешалось прясть и шить красивую одежду. А еще их обучали разным ремеслам.

Кунта слышал, что, когда масса Джефферсон вернулся домой после долгой поездки, рабы встречали его за две мили от плантации. Они выпрягли лошадей и радостно провезли экипаж до самого большого дома, а там внесли массу в дом на своих плечах.

Скрипач презрительно хмыкнул:

– Да всем известно, что эти ниггеры – собственные дети массы Джефферсона от его светлой рабыни по имени Салли Хемингс.

Он хотел сказать еще что-то, но Белл его перебила, чтобы поделиться интересной новостью.

– Как говорит их кухарка, масса Джефферсон больше всего любит кролика, замаринованного на ночь в масле с тимьяном, розмарином и чесноком, а на следующий день тушенного в вине, пока мясо не начнет отставать от костей.

– Да ну! – саркастически воскликнул Скрипач.

– Вот посмотрим, как ты запоешь, когда приползешь ко мне за добавкой пирога с ревенем! – сердито отрезала Белл.

– Да не очень-то и хотелось! – парировал тот.

Не желая быть крайним, как это часто случалось в прошлом, когда он пытался примирить поссорившихся жену и Скрипача, Кунта сделал вид, что ничего не слышал, и просто продолжал рассказывать с того места, где его перебили.

– Я слышал, масса Джефферсон говорит, что рабство плохо не только для нас, но и для белых. Он согласен с массой Гамильтоном: черные и белые слишком разные, чтобы мирно жить друг с другом. Говорят, масса Джефферсон хочет, чтобы мы были свободными, но не слонялись по всей стране, отбирая работу у бедных белых. Он лучше бы отправил нас назад в Африку, постепенно, не поднимая шума.

– Лучше бы масса Джефферсон поговорил с работорговцами, – фыркнул Скрипач. – Похоже, у них совершенно другое представление о том, куда должны плыть корабли.

– А когда масса ездит на другие плантации, я слышу, что многих рабов продают, – сказал Кунта. – Целыми семьями отправляют на Юг. Вчера мы встретили по дороге одного работорговца. Он помахал, улыбнулся и поднял шляпу, но масса сделал вид, что не заметил его.

– Вот ведь! Эти работорговцы вьются в городах, словно мухи, – сказал Скрипач. – В последний раз во Фредериксберге один из них чуть меня не схватил – я вовремя показал свою подорожную. Я видел, как старого седобородого ниггера продавали за шестьсот долларов! А молодые идут еще дороже! Но ведь этот старый ниггер уже ни на что не способен. Его привязали к аукционному столбу, и он закричал: «Вы, белые люди, превратили землю Господа в АД для моего народа! Но есть СТРАШНЫЙ СУД! Грядет Судия! И вы все окажетесь в АДУ! Не МОЛИТЕ о пощаде, когда придет ЧАС РАСПЛАТЫ! Вам не помогут ни ваши ЛЕКАРСТВА… ни БЕГСТВО… ни все ваши РУЖЬЯ… ни МОЛИТВЫ… НИЧЕГО!» Но они заткнули ему рот. Этот старый ниггер говорил как проповедник – как настоящий проповедник.

Кунта заметил, как встревожилась Белл.

– Этот старик… Он был очень черным, худым, с длинной седой бородой и с большим шрамом на шее?

– Да, – удивленно ответил Скрипач. – Он в точности такой. Ты знаешь его?

Белл посмотрела на Кунту глазами, полными слез.

– Это проповедник, который крестил Киззи, – печально сказала она.

Тем же вечером Кунта сидел у Скрипача, и тут в открытую дверь постучал Като.

– Что стоишь на улице? – крикнул Скрипач. – Входи!

Като вошел. Кунта и Скрипач были ему рады. Они как раз говорили о том, что хорошо бы подружиться со спокойным, крепким Като, как когда-то со старым садовником.

Като был явно встревожен.

– Я хотел лишь сказать, что лучше бы черным не слышать этих страшных историй о том, как людей продают на Юг. – Он чуть помолчал, а потом добавил: – Честно говоря, я пришел к вам, потому что черные так боятся Юга, что работать не могут. – Он еще немного помолчал. – А больше всего меня тревожит Ной. Если меня продадут, ну что ж, так тому и быть. А Ной – он ничего не боится.