Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Причем он правильно считает, что они были созданы для использования дармового, рабского труда миллионов заключенных. Но ведь во многом именно благодаря этому труду мы и отстояли социализм. Как Запад отстоял свой капитализм благодаря труду своих колониальных рабов. Вот и мы: и войну выиграли, и страну после нее отстроили. Кощунственно звучит, но это так. Не будь этого рабского труда, этого самоотречения целого народа, и не было бы никакого Советского Союза. И на этом теплоходике по Москве-реке не мы бы с тобой сейчас катались, а какие-нибудь Ганс с Вальтером.

– Значит, ты оправдываешь сталинские лагеря? – удивился Дин, который подобную трактовку уже слышал из уст Джакомо Винчини, однако от советского комсомольского работника услышать явно не рассчитывал.

– Я не могу их оправдывать, поскольку мой родной дядя там чуть не погиб, – возразил Юрий. – Я просто констатирую факт: если бы не жестокость Сталина, к власти пришли бы либералы типа Бухарина и пустили бы страну под откос. Третьего было не дано. И единственное, что хоть как-то может смягчить эту трагедию, это то, что жертвы ГУЛАГа были не напрасными: страну мы все-таки отстояли в самой ужасной битве в истории человечества.

– Твои слова кто-нибудь разделяет в этой стране?

– Многие разделяют, только говорить вслух боятся, поскольку в учебниках истории говорится совсем иное. Именно этим и пользуется Солженицын. Он считает ГУЛАГ естественным порождением советской системы, хотя это ложь. ГУЛАГ – это вынужденное отступление от социализма.

– Но ведь лагеря у вас и сейчас существуют? – высказал свою осведомленность Дин.

– Лагеря есть, но это уже не ГУЛАГ. Тот был настоящей тюремной империей, где использовался рабский труд миллионов заключенных. Надо было осваивать Сибирь и Дальний Восток, а людей туда добровольно загнать было нельзя. Вот и построили эту империю. Сегодня в лагерях содержатся в основном справедливо осужденные люди. Ведь преступники пока еще существуют.

– А так называемые диссиденты?

– Все наши диссиденты вполне взрослые люди, которые должны отдавать отчет в своих поступках. Раз они выступают против существующего в стране режима, значит, должны понимать, что их за это по головке не погладят. Вот в твоей Америке есть диссиденты?

– Конечно, – кивнул Дин. – Участники негритянского движения, те же индейцы.

– И что, с ними там власти церемонятся? А кто убил Мартина Лютера Кинга? А борцов за права индейцев кто сажает в тюрьмы, а иной раз и убивает? Вот и наши диссиденты тоже получают наказание соответственно своим заслугам.

– Но, может, стоит их не только наказывать, но и прислушиваться к тому, что они говорят? – предположил Дин. – Ведь какие-то из их инициатив могут быть вполне полезными.

– Вполне разделил бы эту точку зрения, если бы не одно «но»: за нашими диссидентами конкретно стоит Запад, – все с той же твердостью в голосе произнес Юрий. – Вот за вашими индейцами и неграми никто не стоит, а за нашими диссидентами стоит. Поэтому ни о каких конструктивных контактах между ними и властью речи идти не может. За то, что они постоянно апеллируют к Западу, их даже простые люди ненавидят, а ты хочешь, чтобы с ними сотрудничала власть.

– Неужели все ваши диссиденты настроены прозападно? – продолжал удивляться Дин. – Мне кажется, среди них могут быть и такие, кто искренне хочет исправить недостатки системы без вмешательства извне.

– Вот именно, что тебе это только кажется! Недостатков у нас и правда хватает, только диссиденты, борясь с ними, преследуют одну цель: демонтаж существующей системы. Им власть советская поперек горла, и больше ничего.

Видя, как его друг с каждым словом распаляется все сильнее и сильнее, Дин положил ему руку на колено. И хотя на соседней лавочке за ними никто не сидел, однако люди на корме все равно были и давно уже с интересом наблюдали за двумя иностранцами, которые очень живо обсуждали какие-то животрепещущие проблемы по-английски. Поэтому, чтобы успокоить друга, Дин сказал:

– Ты зря горячишься, Юрий, ведь я целиком на твоей стороне.

– Извини, Дин, это у меня профессиональное: частенько приходится выступать на разного рода митингах и собраниях, а там нужно иметь луженую глотку, – оправдываясь за свою горячность, произнес в ответ Юрий.

После короткой паузы, которая понадобилась для того, чтобы собеседники перевели дыхание, Дин спросил:

– Сталин в твоем понимании – это кто?

– Выдающийся политик, – все с той же твердостью в голосе произнес Юрий. – Жестокий, коварный, но выдающийся, поскольку мыслил категориями не сиюминутными, а заглядывал в будущее. Да, людей не жалел, поскольку хорошо знал их сущность. Ведь плохого и хорошего в нас поровну. И эти две половины все время борются друг с другом. Сталин умело этими половинами управлял. Ведь наивно думать, что репрессии, которые он осуществлял в годы своего правления, были бы возможны без одобрения миллионов людей. А что касается жестокости Сталина… К твоему сведению, он даже своих родственников не жалел, чтобы у людей не было причин бросить ему упрек в том, что он кому-то делает поблажки. Между тем Наполеон был не менее жесток, однако вся Франция ему до сих пор поклоняется. А как быть с вашим президентом Трумэном, который в 1945 году приказал сбросить атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки, где всего за два дня погибло 215 тысяч человек? Однако этого политика почему-то в стан душегубов никто не причисляет. Разве я не прав?

Дин ответил не сразу. Какое-то время он сидел молча, глядя на проплывающую мимо Москву, после чего произнес:

– Наверное, ты прав в своих оценках, но я с детства не выношу тиранию. Поэтому Трумэн мне гораздо симпатичнее Сталина.

– Это потому, что Трумэн американец, – ответил Юрий. – У нас в таких случаях обычно говорят: «Пусть дерьмо, зато свое».

В это время теплоход закончил свою экскурсию и причалил к пирсу. Друзья поднялись со своих мест и направились к выходу. На скамейке, где они только что сидели, сиротливо остался лежать январский номер «Литературной газеты» с открытым письмом Дина Рида Солженицыну.

Первую половину следующего дня Дин посвятил не фестивальным мероприятиям, а личным: он бросил все силы на поиски красавицы-блондинки Эве Киви. Помогать ему в этом вызвался его переводчик Виталий, который достаточно быстро навел справки на этот счет: Киви была членом эстонской делегации, и проследить через оргкомитет фестиваля за передвижениями этой делегации оказалось делом несложным. В итоге уже через какое-то время Дин вышел на след Киви. Он подкрался к ней незаметно со спины и на глазах у изумленных гостей фестиваля закрыл ей ладонями глаза. Киви стала вслух произносить имена тех, кто бы это мог быть, на что многочисленные свидетели происходившей сцены отвечали дружным смехом. Наконец кто-то из них не выдержал:

– Эве, ты будешь гадать до утра.

Тогда Эве обернулась и к своему огромному удивлению увидела перед собой улыбающегося до ушей Дина Рида.