Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

Я всегда воспринимал Обаму через «президентский образ». Он относился к должности президента с большим уважением. Я редко видел его в Овальном кабинете без пиджака и галстука, и он всегда вел себя с достоинством. Он цельный человек и своим поведением – во всяком случае, в тех ситуациях, когда я имел возможность за ним наблюдать, – подает превосходный пример для подражания. Наши отношения со временем достигли определенной степени свободы, и я частенько наедине поддразнивал Обаму, спрашивая, когда нас донимала очередная серьезная проблема: «Напомните-ка мне еще раз, почему вы так рвались на эту работу?» Его широкая улыбка известна всему миру, и я видел ее неоднократно; куда менее известно, что она может моментально исчезнуть, сменившись ледяным взглядом. Как-то мне подумалось, что единственным другим человеком, с которым я работал и который способен меняться столь же резко и быстро, была Маргарет Тэтчер. Скажу честно, не очень-то приятно быть свидетелем (а тем более поводом) этой моментальной смены выражения лиц. (Как и все, от Тэтчер я куда чаще удостаивался ледяного взгляда, нежели улыбки.) Часто мне хотелось, чтобы Буш и Обама были меньшими приверженцами куоса своих партий, но очевидно, что политический мир сильно изменился с тех пор, как я впервые вышел в отставку в 1993 году. Как ни крути, Обама – несомненный интеллектуал и человек темперамента. И не обязательно соглашаться с его политикой в целом, чтобы это признать.

Менее чем через две недели после инаугурации, под занавес еженедельной встречи со мной и Малленом, президент попросил меня остаться для частной беседы. Он спросил, все ли, на мой взгляд, делается как нужно. Я ответил, что команда взяла хороший старт, люди понемногу притираются друг к другу, а главы министерств и ведомств неплохо ладят между собой. (Проблемы, о которых я упоминал выше, еще не проявились.) Как Обама поступал и раньше со всеми старшими руководителями, он призвал меня никогда не скрывать от него правду, какой бы горькой та ни была, и не стесняться выражать несогласие (можно подумать, я нуждался в его разрешении). Он закончил разговор фразой, которая, на мой вкус, отлично характеризовала проницательность человека, пробывшего президентом всего дюжину дней: «Что я знаю, то меня касается. Чего я не знаю, касается меня еще больше. А то, чего люди не говорят, беспокоит меня сильнее всего». У многих чиновников в Вашингтоне уходит немало лет на то, чтобы понять эту простую истину, а некоторые так никогда ее и не осознают.

Через несколько месяцев после инаугурации президент объявил на выходных «большой сбор» в Белом доме, чтобы члены кабинета и старшие сотрудники администрации могли свободно поговорить о том, как лучше добиваться поставленных целей. Меня попросили принять участие в семинаре на тему «Работать более эффективно для выполнения приоритетов администрации». Я уже видел, что президент и сотрудники администрации, как и многие до них, стремятся к полному контролю и пытаются централизовать власть (а заодно присвоить себе лавры за все достижения). Поразмыслив, я решил обойтись без околичностей и немного развлечься. Я заявил министрам правительства и старшим сотрудникам аппарата Белого дома, что нам необходимо постоянно помнить о двух фактах. Во-первых, никто в Белом доме, кроме президента, не вправе проводить политику или предпринимать действия; за пределами Белого дома эти полномочия распространяются на министерства и правительственные агентства. Насколько хорошо усвоят это сотрудники Белого дома, определит то, сможем ли мы вообще добиться цели, и если да, то как быстро и с какими затратами. Если аппарат президента не будет уважать министров, не пожелает сотрудничать с ними в реализации политики, пострадают все. Во-вторых, за пределами Административно-бюджетного управления никто в Белом доме не вправе свидетельствовать перед конгрессом по поводу политики и бюджетов. Министры кабинета и руководители агентств должны «владеть» политикой президента, когда какой-либо вопрос обсуждается в конгрессе, и администрация Белого дома игнорирует эту необходимость на свой страх и риск. Каким будет свидетельство министра – выдающим приверженность делу или начисто лишенным энтузиазма? «В стенах этого здания так легко оторваться от реальности».

Затем я остановился на повседневных контактах Белого дома и кабинета министров. Я сказал, что министрам часто звонят личности, утверждающие, будто «Белый дом хочет того-то и того-то»; лично я при таких звонках обычно представляю себе розовощекого юнца, младшего сотрудника администрации Белого дома, со свежеполученным пропуском. Он, верно, и в химчистку звонит со словами «Говорит Белый дом». Таких людей, внезапно проникшихся ощущением собственного могущества, я называю лизоблюдами. Имейте в виду, сказал я собравшимся на семинаре, что, когда мой секретарь говорит мне: звонит Белый дом и чего-то хотят, – я такие звонки игнорирую. Здание вряд ли может звонить по телефону. Будучи членом кабинета министров, я ожидаю, что мне будут звонить только высокопоставленные сотрудники администрации Белого дома.

В завершение я изрек два предупреждения в адрес своих коллег по кабинету. Во-первых, слишком многие помощники уверены почему-то, будто карьерный путь наверх строится на рассказанных боссу страшных историях о бесчинствах и тайных замыслах других министерств или администрации Белого дома. Единственный способ избавиться от бессмысленной междоусобной вражды, сказал я, заключается в том, чтобы руководители администрации, министерств и агентств доверяли друг другу. Члены кабинета министров и старшие сотрудники Белого дома работают над одними и теми же вопросами, – следовательно, нужен регулярный личный контакт, нужно строить отношения; если так будет, то и помощники скоро сообразят, что собирание сплетен отнюдь не лучший способ делать карьеру, не говоря уже о вовлечении боссов в бюрократические сражения. Второе предупреждение касалось того, что вот в это самое время один или несколько человек в каждом из министерств и агентств занимаются чем-то незаконным, неподобающим или чем-то таким, что наверняка вызовет гнев босса. Следует, сказал я, создавать и внедрять механизмы, позволяющие находить подобных людей прежде, чем они причинят слишком много вреда. Это предупреждение, как поделились со мной позже несколько моих коллег по кабинету, и вправду заставило их призадуматься.

Наблюдая в середине 2009 года за новыми сотрудниками Белого дома, я поражался тому, насколько у них разные – к слову, как и у их предшественников, – мотивы, побудившие пойти на работу в правительство. Некоторые из них боготворили нового президента, невероятно усердно трудились ради его избрания и были целиком и полностью преданы ему лично. Они были готовы пожертвовать несколькими годами своей жизни, чтобы обеспечить успех Обамы на политическом поприще. Другие были «людьми причины»: они работали на него раньше и были готовы служить ему сейчас по той или иной конкретной причине, то есть воспринимали Обаму и служение ему как способ сделать собственную политическую карьеру. Третьи, и без того успешные в плане карьеры, увидели возможность послужить стране, работая на человека, эту страну олицетворявшего, или просто захотели заняться чем-то новым для разнообразия. Еще одну группу составляли политические «наркоманы» – они обожали политику как таковую, и работа в исполнительной власти после восьми лет в Капитолии или «в глуши» (не на правительственных постах) была для них как глоток свежего воздуха. И было несколько человек, которым президент фактически выкрутил руки, вынуждая отвергнуть удобства частной жизни ради изнурительных совещаний и возможности не раз и не два становиться объектом показательной порки – в конгрессе или в СМИ.