София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евгений приземлился точь-в-точь на то место Храмовой горы, где он вел беседу с падшим ангелом света в образе совсем юной девочки. Подробности разговора он, разумеется, не помнил, но ему запомнились светящиеся круги, висевшие над этими плитами и остатками античных колонн. Он почему-то подумал, что должен увидеть здесь повтор сновидения, как видел повторение событий, произошедших с ним на кухне Аделаиды Прокопьевны в студенческие годы. Но он ошибся.
— Эжьен! Ты вовремя…
Он вздрогнул, ощутив на плече прикосновение чьей-то руки. Прикосновение было настолько осязаемым и телесным, что, казалось, к его спящему телу в самом деле кто-то дотронулся!
— Ты боишься меня? — спросил падший ангел, находясь у него за спиной.
— А я должен тебя бояться?
— Я открою тебе один секрет, — сказал ангел, принимая образ прекрасной Лючии. — Люди боятся не меня — они боятся себя, своих тайных желаний! Они бы ни за что не решились признаться в своих тайных желаниях ни себе, ни, тем более, другим. Но я вижу их насквозь, я вижу их, как бы ни пытались они от меня скрыться.
— Как видишь, я не пытаюсь от тебя скрыться.
— Поэтому ты мне и нравишься, — отозвалась Лючия, искоса взглянув на него. — Такие, как ты, боятся не падших ангелов, а лицемерия, исходящего от людей. Ты не хочешь стать лицемером, как остальные, так ведь? Но в обществе себе подобных вам всем приходится лицемерить, не зависимо от того, какое положение вы занимаете. Ваш разум, ваши законы, ваша математика — не более чем лицемерие перед Богом! Ты же сам это прекрасно понимаешь.
— Только не говори, что тебе не приходится лицемерить.
— Перед людьми — сколько угодно, но только не перед Богом. Наоборот, это Ему приходится всякий раз лицемерить и прикидываться, что Он еще любит, — произнесла Лючия, усмехнувшись. — Но от первой нашей любви ничего не осталось!
— Разница между любовью и Любовью может быть больше, чем разница между любовью и ненавистью, — истолковал Евгений слова Милорада Павича, услышанные в кофейне перед сном. — Ненависть имеет конечные причины, а любовь безначальна. Ты существуешь лишь потому, что в тебе до сих пор живет частица Его любви, поэтому ты тоже боишься. Нет, не Бога, ты боишься саму себя, как раз это тебя и сближает с людьми.
Глаза Люцифера от этих слов вспыхнули испепеляющим огнем, ноздри обострились в гримасе гнева, а над плечами ангела взметнулись дымящиеся черные крылья.
— Даже если так, сегодня все изменится! — прошипела Лючия, направляя растопыренную кисть руки к каменным плитам, на которых тут же проступили пламенеющие круги.
Их было десять, ровно десять мерцающих печатей поднялись из глубин Храмовой горы и стали поочередно выстраиваться в геометрическую фигуру, повинуясь воле падшего ангела, пересчитавшего эти круги с помощью детской считалочки, прозвучавшей из его уст как устрашающее заклинание:
Один — сам себе господин,
Два — и вот началась игра,
Три — части в одно собери,
Четыре — свет изливает в мире,
Пять — чтобы его принять,
Шесть — он находится здесь,
Семь — светит всем,
Восемь — останется после,
Девять — чтобы его измерить,
Десять — вернись на прежнее место.
Когда круги выстроились и срослись между собой лучами, образуя хоровод из каббалистических знаков и снежинок, Люцифер вновь обратился к Евгению:
— Ты ведь знаешь, что это такое.
— Древо Жизни, — ответил он, вспомнив расположение таинственных печатей. — Во всяком случае, так его называют сумасшедшие эзотерики.
— Какое наивное название, — произнесла Лючия, разглядывая светящиеся круги. — Знаешь, меня всегда поражал фундаментальный примитивизм этой структуры! Десять Сефирот порождают множество всех измерений и координат, задают параметры существования каждого материального предмета, каждого существа, время жизни вселенной! Казалось бы, вот он, ключ Бытия, ключ истинной математики, бери и твори что захочешь. Но нет — ничего не получится! Ты можешь только воспользоваться тем, что уже создано. Какое же это творчество? Это не творчество, это плагиат.
— Так все дело в творчестве? Ты хочешь занять место Творца, в этом весь дьявольский план?
— Все подвержено изменениям, Эжьен, со временем меняется любое творение, — сказала Лючия, глядя на него сквозь светящиеся круги Древа. — Это закон эволюции, закон развития, закон отрицания отрицания. Но есть творения, изменив которые, можно изменить Творца, мы можем с тобой все изменить — ты и я!
— Говори за себя, ладно? — усмехнулся Евгений ее уловке. — Не надо меня во все это впутывать.
Но, похоже, Лючия знала кое-что такое, о чем он даже не подозревал.
— Посмотри на нас, мы же стоим тут как Лилит и Адам! Как две Сефиры, питающиеся плодами с этого Древа. Ты знаешь, чем отличается Древо Жизни от Древа Познания?
— Ну-у, запретным плодом, наверное.
— О да! Это единственное, чем они отличаются, — прошептала она ему в ухо. — Можно сказать, что это одна и та же структура, смекаешь? Добавив запретный плод к Древу Жизни, мы получим Древо Познания, и этим плодом является одиннадцатая Сефира Даат — Познание, это дар, посредством которого можно вывернуть Эйн Соф наизнанку. Господь запретил питаться плодами с этого Древа, испугавшись, что однажды кто-то другой станет Творцом. Только представь, что это значит!
— Честно говоря, теряюсь в догадках, — приподнял бровь Евгений. — Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты бредишь, но ты, кажется, всегда была такой.
— Творец нового Царства сможет исправить ошибки прежнего Творения, — продолжала нашептывать ему Лючия. — Это будет новый порядок времен. Для начала мы трансформируем астрал и всех его обитателей, затем наступит очередь земного мира. Мы создадим наш собственный Сверхновый Завет! Вместо молчаливого старого Бога люди познают нового Бога, который будет говорить с ними на равных, который будет понимать людей. Человеческая природа требует перемен — что ж, так и быть, мы ее перестроим! Мы изменим их души, язык, их сознание, мы изменим их немощные тела. Мы дадим человеку возможности, которых раньше у него не было. Лучшие умы Возрождения верили в микрокосм, в
