Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

больше не выплыл. Когда к проруби подбежали Ричардсон и Вуд, он еще слабо колотил в ледяную стену, отделяющую его от спасительного глотка воздуха, но затем быстро скрылся в глубине могучей реки.

Я не очень хорошо его знал. Мы почти не общались и все, что мне было о нем известно — при жизни он работал экономистом, в свободное время увлекался рыбной ловлей и боевыми искусствами, имел жену и пятилетнего сына. На момент гибели ему было всего тридцать четыре года.

По словам парней, которые стали очевидцами его гибели, скорее всего, он не справился с течением. После падения оно мгновенно повлекло его в противоположном от проруби направлении, а так как он был ослаблен многодневным голодом, сопротивляться ему оказался не в силах. Возможно, его также дезориентировал обжигающий холод воды, но в любом случае Тим Ли покинул нас навсегда.

Узнав о случившемся, его жена целый день просидела в углу кухни, прижимая к груди оставшегося сиротой сына, но к вечеру с мужественным видом вышла к остальным и продолжила бороться за свое спасение. Утрату мужа она оплакивала молча и такое стоическое поведение не могло не вызвать всеобщего восхищения. К несчастью, его смерть стала лишь первой в череде последующих.

Вторая наступила уже спустя двое суток — внезапно и тихо ушла из жизни одна из старух. Наутро соседки по комнате обнаружили ее окоченевшее тело и нам оставалось лишь констатировать смерть. А вот третья привела всех нас в глубокое эмоциональное потрясение. Умерла трехлетняя девочка.

Обычная простуда, которую она подхватила в самом начале февраля, постепенно переросла в пневмонию, так что последние свои дни малышка мучилась от удушающего кашля и высокой температуры. Ее мать, Митчелл и Луиза Санчес, раньше работавшая медсестрой, не отходили от нее ни на шаг, но на пятый день она буквально сгорела от жара. Похоронили ее недалеко от дома.

Я был одним из тех, кто рыл могилу и пока вонзал лопату в промерзшую до состояния каменной плиты землю, не переставая думал о смерти. Последние годы она окружала меня со всех сторон. Сначала один за другим умерли мои родители, затем мать Анны, после сама Анна, Айлин и, наконец, Марта.

Чью-то кончину я принимал с покорным признанием неизбежного, чью-то даже с облегчением, смерть Анны за малым не свела меня с ума, но когда на твоих глазах умирает ребенок, в душе поднимается горячая волна протеста. Есть в этом нечто противоестественное. Казалось странным, ведь я почти не знал умершую, но принять ее смерть мне было в некотором смысле тяжелее, чем смерть собственной матери.

После ее похорон я заперся в библиотеке и долго просидел в одиночестве. Будучи не в состоянии выносить криков отчаяния убитой горем матери, я затыкал руками уши, скрипел зубами и пытался убедить самого себя, что когда-нибудь все завершится. Я повторял себе эту фразу вновь и вновь, но на самом деле уже давно в нее не верил.

Гибель девочки не только на меня произвела подобное впечатление. Рыдания женщин и детей являлись ожидаемой реакцией на произошедшее, но я заметил, что даже взрослые, закаленные многочисленными испытаниями мужчины и те не все смогли сдержать слез. В тот день многие из нас подверглись некоему внутреннему надлому и в последующие недели в стенах дома стояла пугающе-пронзительная, скорбная тишина.

Казалось, мы дошли до хрупкой грани, за которой наступит абсолютная капитуляция перед неминуемым поражением, как в довершение к существующим бедам у нас окончательно истощились припасы. К середине февраля морозы наконец-то немного отступили, но прикончив имевшиеся в закромах скудные крохи, уже несколько дней мы в полном смысле слова голодали. Голуби пропали во всей округе, выловленной рыбы не хватало и вот настал момент, когда второй раз за зиму закончилось абсолютно все.

Понимая, что рано или поздно придется выбираться в заполненный зараженными тварями город, мы как могли оттягивали этот момент. Тогда-то мы и съели первую собаку. Ее притащили Моррис и Эдвардс. Готовили ее тоже они, поскольку женщины отказались в этом участвовать.

Несмотря на голод, не каждый сумел переступить через себя и отведать в пищу животное, которое в прошлой жизни приходилось человеку питомцем, другом, а зачастую и членом семьи. Терри и Лора узнав о происхождении мяса, есть его наотрез отказались, я же, переборов отвращение, быстро проглотил свою порцию. Если отмахнуться от ощущения, что совершаешь нечто гнусное и постыдное, то на вкус приготовленное блюдо мало отличалось от обычной говядины.

В ночь на пятнадцатое февраля я тихо переговаривался с Митчеллом, Эдвардсом и Моррисом. Мы обсуждали дальнейший план действий. Собака к тому времени давно была съедена и мы спорили — охотиться на следующую или стоит все-таки наведаться в город.

— Вы можете убить еще одну, но сами же видели, что не все стали ее есть, — шептал Митчелл. — Черт возьми, я тоже с трудом проглотил кусок. Он у меня поперек горла застрял, что уж говорить о женщинах и детях.

— И что теперь, лезть в город к этим уродам? — отвечал Эдвардс. — Ниче, жрать захотят, сожрут и собаку, и крысу, а когда припрет и кору с деревьев грызть начнут.

— Да уж, если дальше так пойдет, то и до этого не далеко, — горько согласился Митчелл. — Но послушай, черт с ней, с собакой. У нас вообще ничего не осталось. Ни масла, ни круп, ни чая, я уж не говорю про кофе…

— Нормально ты разошелся! Кофе тебе подавай, — издал издевательский смешок Моррис, но потом мечтательно протянул: — Тут бы сигарету. Хотя бы пару затяжек…

— Да заткнись ты! — шикнул я. — Не напоминай… Сержант, ты, похоже, рехнулся. Ты на полном серьезе предлагаешь обшаривать квартиры? Ты понимаешь, что там сейчас все кишит этими тварями? А даже если повезет и не напоремся на них, нас встретят не менее безумные выжившие. Ты как хочешь, а я пока не планирую подыхать.

— Так и скажите, что трусите! — взвился Митчелл. — Бензина у нас совсем немного, но на две машины хватит. Можем разделиться на две группы по пять человек и рискнуть. Со всеми предосторожностями, конечно. Народ схлынул, многие квартиры пустуют, там наверняка можно найти, чем поживиться.

— Да иди ты к дьяволу! — не менее разгорячено ответил ему Моррис. — Ты знаешь, Митч, я всегда за тебя, но подставлять зад под такую авантюру, это уже слишком.

— Да не продержимся мы на одной собачатине, как вы не поймете? К тому же совсем скоро они, как и голуби, отсюда сбегут. Собаки поумнее будут, быстро сообразят что к чему.