Крест непобедимости - Юлия Вево

Виктории Эдуардовне. Его простодушная конопатая физиономия и русые кудри вызывали какое-то безотчетное доверие, чем он пользовался, не стесняясь. Он вовсе не был знатоком своего предмета, и интересовался больше музыкой и девушками, которых у него было в избытке. Тем не менее, обаяние, красноречие и сообразительность позволяли ему проводить уроки вполне сносно и иметь сногсшибательный успех у старшеклассниц.

К Ларисе он попробовал приставать через неделю знакомства прямо в учительской. Она отпихнула его без особой агрессии, но чувствительно, чтобы сразу дошло. Саша от неожиданности упал, и Лариса злорадно наблюдала, как он гремит опрокинутым стулом и оправдывается перед некстати вошедшей в этот момент Тусей. Приставать он больше не пробовал, но Ларисой заинтересовался и как-то незаметно за пару месяцев они крепко подружились. Лару подкупала его беззаботность, которой так не хватало ей самой. Они часто болтали за обедом и в учительской, она с удовольствием слушала его треп обо всем на свете. Ей это напоминало первые студенческие годы, еще до истории с Ритой, когда она, очарованная Москвой, не останавливаясь, бродила по выставкам, концертам, компаниям и до утра слушала бесконечные разговоры друзей, приятелей, случайных знакомых… Рядом с ним она смягчалась, веселела и чувствовала, как необъяснимым образом выздоравливает от своих невзгод. Конечно, школьные дамы вовсю судачили об их «отношениях», осуждая «москвичку» за глупость, а историка за ветреность, но обращать на это внимание было незачем, и разговоры вскоре утихли. Коллеги считали само собой разумеющимся отправлять Сашу и Ларису вдвоем на внешкольные мероприятия, конференции, спортивные игры и прочие увеселения, которыми богата учительская жизнь. Им всегда оставляли два места рядом на школьных концертах и за столом на днях рождения. Ларисе то и дело докладывали, что видели Сашу с новой блондинкой в кафе и насмешливо выслушивали гневные отповеди о том, что ее это не может интересовать. Даже Ольга после новогодней вечеринки в школе подходила к ней с проникновенной речью о Сашиных недостатках, не лишенной, впрочем, некоторых правдивых выводов.

Сама же Лариса и мысли не допускала о том, чтобы встать в длинный хвост обожательниц молодого историка, слишком уж непрочным было их счастье: фаворитка держалась от силы пару месяцев на фоне двух-трех фрейлин помельче, быстро надоедала, и сменялась на другую без проволочек и сожаления.

Веселая энергия и тяга к приключениям порой заводили Сашу дальше, чем следовало, и он являлся на работу то с кое-как замазанными синяками, то с похмелья, то прямо из каких-то воскресных походов по пригородам с красными от недосыпа глазами, в одежде, пропахшей дымом. Выговоры и замечания, получаемые им от директрисы, носили чисто декоративный характер — уволить его она все равно не могла из-за вечной нехватки кадров. К тому же Ольга Петровна всегда была за него горой и всегда защищала на педсоветах от нападок пожилых школьных гарпий. Словом, в коллективе он прижился.

Как-то в начале апреля после одной из дежурных выволочек у Виктории Эдуардовны он увязался за Ларисой, собиравшейся домой, и впервые напросился в гости. Он и раньше пару раз пытался проникнуть к Ларе, но той все было недосуг, да и слегка неловко, ведь остаться наедине с Сашей она слегка робела, сама себе в этом не признаваясь. В этот раз согласилась, потому что давно собиралась выбросить старую мамину тумбочку, и ей нужен был помощник, Саша оказался кстати, не грузчиков же вызывать. Частные уроки отменились сами собой, и вечер был на удивление свободным. Уговорились, что Лара приготовит ужин, а Саша организует вынос. Оказавшись в квартире, бойкий гость первым делом залез в холодильник и разочарованно свистнул:

— Ну ты даешь, Николаевна. Одни лимоны. Хоть бы колбасы кусок!

— Это яд для человеческого организма, — буркнула Лара, не надеясь, что он узнает цитату.

— Да ну тебя. Только не говори, что ты вегетарианка.

— Нет. Это мне не по карману. Там мясо внизу, ты недоглядел. — Лара деловито повязывала фартук. — Иди покажу тумбочку.

Саша шумно и неаккуратно вытащил громоздкую штуковину на помойку и прихватил красного в соседнем магазине. Еще до ужина они выпили полбутылки и зашумели, обсуждая каждый свое: Саша каких-то авангардных музыкантов, некстати найденных в телефоне, а Лара — батальные сцены из «Тихого Дона», который она по долгу службы перечитывала, увлекаясь все больше и больше, хотя прежде книгу эту брезгливо отодвигала в разряд «школьных гадостей». Теперь же неожиданно оценила ее несколько тяжеловесную, но не лишенную обаяния стать, любовно выписанные пейзажи и честную русскую безысходность.

— Ты послушай, послушай! — Телефон издавал долгие гитарные стоны. — Это, блин, потрясающе! — Саша жмурился, как кот на солнце.

— Нет, это ты послушай! — Лара вытирала руки о фартук, бежала в спальню за книгой и длинным смуглым пальцем быстро искала по страницам нужное. Вот! — И выразительно читала об атаках в конном строю — Вот это действительно потрясающе! И главное, правда.

— А ты откуда знаешь, что правда? — спросил Саша походя. — Была там, что ли?

Лара смутилась и предложила налить еще. Она чувствовала себя молодой, свежей, красивой и умной и понимала, что тут дело не только в алкоголе. Она от души рада была гостю, с удовольствием готовила и наблюдала, как он ест, как смотрит на нее, улыбаясь все шире. Почему-то уже не хотелось думать о фаворитках. После ужина они сидели на балконе в накинутых на плечи куртках. Света в комнате не включали, хватало фонаря напротив балкона. Был необычно холодный для середины апреля ветреный вечер. Качались еще голые ветки деревьев, пахло оттаявшей землей, бензиновой гарью и почему-то речной водой, хотя до реки было неблизко. Саша курил, а Лариса (впервые за многие годы) читала стихи, немного пережимая интонацию, но довольно размеренно. Слушатель причмокивал от удовольствия вовсе не литературного свойства. Румяная и воодушевленная, Лариса размахивала руками, ее растрепавшиеся волосы подхватывал резкий сырой ветер, глаза блестели в желтом свете фонаря. Запах дешевого табака напоминал ей первый курс. Когда Саша поцеловал ее на полуслове, она уже не сопротивлялась.

С балкона второго этажа маленькой белой виллы открывался чудесный вид на море и скалистые утесы, поросшие соснами. Я курил и наслаждался теплым утренним ветром, морской свежестью, ярким южным запахом цветов и хвои. Внизу скрипнула калитка. Женская фигура в полосатом красно-белом платье промелькнула на дорожке между кустов.

— Тебе письмо, Николай! — звучный голос дышал бодростью и улыбкой.

— Откуда, от кого? — я поспешил вниз, охваченный удивлением и тревогой. Во Франции друзей я не завел, а из России письма не ходили.

— Константинопольский штемпель, от кого, не написано. Писали в парижскую квартиру,