Нелепая привычка жить - Олег Рой

Два последних выпускных года были очень нелегкими. Во-первых, умер любимый дед, и вся мужская работа по дому свалилась на еще не окрепшие плечи Виталия. Во-вторых, Малахов взял курс на поступление в вуз, да не в калужский, а непременно в московский. Он выбрал Институт химического машиностроения – не самый престижный, но и не такой, за диплом которого потом будет стыдно. Вечерами, когда его дружки-приятели собирались в стайки, шутили, танцевали, выпивали и бренчали на гитарах, он сидел над учебниками и готовился к вступительным экзаменам. И ни разу не пожалел об этом. Да, он сознательно и почти полностью лишил себя всех традиционных радостей юности. Он не курил, не получал особого удовольствия от спиртного, редко бывал в компаниях и вообще не встречался с девушками. Все это, как нетрудно догадаться, отнюдь не рождало симпатий к нему. В классе Малахова недолюбливали, друзей у него почти не стало. До открытых столкновений дело доходило нечасто, но ему до сих пор были памятны несколько драк, из которых он, что греха таить, не всегда выходил победителем. Но, к счастью, в систему это не вошло. Несмотря на неприязнь, Витальку все-таки уважали. За ум, за знания, за то, что не был выскочкой, стукачом, подлецом.

Словом, школьная юность была далеко не самым приятным периодом в жизни. Но сейчас, с высоты прожитых лет, он гордился собой и понимал, что все это было не напрасно. Его старания увенчались полным успехом. Медаль, отличная характеристика и уровень знаний, удививший его преподавателей («Даже не скажешь, что вы из провинции!», как выразился один из них), сделали свое дело. Абитуриент Малахов был зачислен на первый курс и поселился в общежитии «института хороших мальчиков», как в шутку называли свой вуз сами студенты.

Москва ошеломила его. Конечно, он бывал здесь раньше, и неоднократно – всего-то четыре часа на дорогу, – но одно дело бывать, просто ходить по улицам, глазеть на витрины, машины и прохожих, и совсем другое – жить. Мыться в душе, куда не надо таскать ведрами воду, готовить на газовой плите, ездить на метро и троллейбусах, есть мороженое, ходить в кино и в Парк культуры…

А дальше – больше. Малахов стал захаживать в гости к сокурсникам и поразился тому, насколько отличалась столичная жизнь от жизни в провинции. Двести километров, отделявшие Москву от Товаркова, оказались «дистанцией огромного размера». Насколько же здесь был налажен быт! Таких вещей, как домашний телефон, стиральная машина или электрочайник, в родном поселке не водилось в принципе. Там далеко не у всех семей были черно-белые телевизоры – а тут почти в каждом доме, где ему удалось побывать, смотрели цветные. Для его бывших одноклассников катушечный магнитофон был пределом мечтаний – а москвичи уже давно обзавелись кассетниками. Более того, в доме у друга Сашки Семенова Малахов впервые увидел настоящее чудо – видео. Санькин отец, бывший каким-то хорошим то ли инженером, то ли строителем, привез его из заграничной командировки. У них даже имелись две кассеты с русским переводом – про Кинг-Конга и про Индиану Джонса. Надо ли говорить, что и то и другое было пересмотрено сотни, если не тысячи, раз и в конце концов затерто до дыр.

Студент Виталий Малахов испытал то же самое, что пережил в свое время его отец Пашка Волчков. «Культурный шок», как он сам потом обозначил для себя это состояние. Он даже стал… ну, не то чтобы лучше, но как-то иначе относиться к отцу. Понял его, что ли… Возвращаться назад в деревню после того, как увидишь такое великолепие, посуществуешь в нем, потрогаешь все это руками, было просто невозможно.

Как раз в это время, на первом курсе, Виталию попалась на глаза статья о Джоне Рокфеллере. Он прочитал историю человека, сделавшего себе огромное состояние практически на пустом месте, и был поражен. Вот это личность! Разумеется, журнал, выпущенный в советское время, не мог писать об «акуле капитализма» иначе как о монстре, которым в буквальном смысле слова пугали непослушных детей, но автор статьи, бывший, очевидно, человеком очень неглупым, сумел, однако, передать между строк всю сложность и противоречивость этой фигуры. Студент-первокурсник был удивлен, как много у него оказалось общего с легендарным миллионером. И в судьбе – отец Рокфеллера тоже весьма непорядочно вел себя с его матерью; и в складе характера – оба они, и американский бизнесмен, и мальчишка из калужского поселка, считали главными своими добродетелями бережливость, волю и трудолюбие. Ничтоже сумняшеся, Малахов взял лезвие «Нева» и аккуратно вырезал из библиотечного журнала нужные страницы.

С тех пор Виталий обзавелся кумиром. Сашка, увлекавшийся фотографией, скопировал и увеличил по его просьбе один из снимков, сопровождавших статью, и портрет Джона Дэвисона Рокфеллера-старшего занял место над его кроватью. Конечно, тогда, в начале восьмидесятых, о бизнесе и богатстве можно было только мечтать, но упорство и настойчивость в достижении цели были взяты на вооружение тотчас. Великая цель у Малахова была – ему необходимо было поселиться в Москве. Но выбрать для этого путь, по которому идут обычно приезжие девушки и молодые люди, он считал ниже своего достоинства. Брак с кем попало, лишь бы у этого кого-то была московская прописка, его не устраивал. Как-то это казалось некрасиво, не по-мужски. Рокфеллер бы так не поступил. И Виталий решил добиваться своего общим с кумиром методом – настойчивостью и упорным трудом.

За все пять лет учебы студент Малахов не пропустил без уважительной причины ни одной лекции, ни единого практического занятия. Он старательно и аккуратно делал конспекты, которые потом переписывал весь курс, просиживал в читальном зале до самого закрытия и, как результат, имел в зачетке только «отлично». Общественной работой он занимался так же, как в школе, «по мере сил», исключительно для хорошей репутации, а не для того, чтобы заявить о себе. Принимал участие во всем, что называлось любимым словом того времени мероприятие — будь то политинформации, спортивные соревнования, походы, тематические вечера, самодеятельные концерты, – но при этом совсем не рвался в лидеры и ухитрялся не выделяться из общей массы. Просто состоял и участвовал.

В каникулы, когда веселый общежитский народ разлетался по домам, Виталий норовил остаться в Москве. Выбирался, конечно, иногда в Товарково, навещал мамку, привозил гостинцы, помогал по хозяйству – дров там наколоть или забор подправить, – но уже дня через три дома становилось невыносимо тошно. Москва, точно огромный сверкающий магнит, манила и не отпускала. И он потихоньку возвращался в непривычно, до гулкой тишины пустую общагу, занимался, находил себе временную работу или просто ходил по улицам, приобщаясь к жизни большого города, стремясь узнать его получше и стать здесь своим. И получалось. Не быстро, потихоньку, но – получалось.

В зимние каникулы четвертого курса случилось страшное. Рано утром Виталия, как обычно до последнего оттягивавшего поездку домой, позвали к телефону. С трудом, сквозь помехи и всхлипывания, он разобрал в трубке далекий голос соседки тети Мани Лукьяновой: «Витенька, приезжай скорее! Горе у тебя. Мамка померла…» Сорвался, в чем был, только куртку накинул на спортивный костюм. Как во сне прошли мимо сознания долгое ожидание на заснеженном перроне Киевского вокзала, электричка с заиндевевшими стеклами, цыганки, ехавшие в том же вагоне, – он всегда терпеть не мог цыган! – холодный тряский автобус. Пока добрался до Товаркова, промерз уже до костей, тетя Маня все ахала, отпаивала чаем с малиной и вела невеселый рассказ.