Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страницы книги истрепались и истончились из-за того количества раз, что я их перелистывала. Шёлковая нить, которая соединяет страницы обложки, начала распускаться. По словам бабушки, «Сказание о двух королевствах» было самой любимой книгой мамы. Не знаю, насколько это правда, потому что она не выказывает никаких эмоций, но это определенно моя любимая книга.
— Опять эта книга? — усмехается каждый раз бабушка, заходя в спальню во время чтения. — Ну, конечно же, теперь это и твоя любимая история.
Бабушка говорит, что я мечтатель, но если я не буду мечтать, то что тогда мне остаётся? Мать, которая отдала своё тело недостойному мужчине, и бабушка, которая отдала своё сердце тирану? Реальность слишком суровая. Ну, хотя бы у меня есть родители Сиб. Их любовь прекрасна.
Сиб так часто упрекает меня за мои романтические увлечения и нереалистичные ожидания. Самое ироничное в том, что это говорит девушка, чья семья представляет собой воплощение мечты. Но счастливцы часто не замечают своей удачи.
— Бронвен наблюдает за тобой, — шепот срывается с маминых губ, как только я ставлю книгу на её маленькую полочку рядом с гладким камешком, на котором вырезана буква «В».
— Кто такая Бронвен, мама?
Проведя большим пальцем по выемкам на камешке, я подхожу к окну и смотрю на коричневую гладь канала, которая блестит золотом в заходящем солнце. Мой палец замирает, потому что кто-то стоит в поле нашего зрения под склонившимися ветвями кипариса — женщина в тюрбане и платье такого же чёрного цвета, как и тени, окутывающие её.
Может быть, это та же самая женщина, которую я заметила на набережной пару дней назад?
У неё такое же телосложение. И одежда. Я щурюсь, желая разглядеть её в темноте, но под моим окном проплывает гондола, отвлекая моё внимание. Я чувствую, как взгляды мужчин в лодке перемещаются на моё лицо, и слышу, как один из них спрашивает, не буду ли я сегодня в «Кубышке», потому что он, по-видимому, собирается там быть.
Мне хочется, чтобы их лодку сдуло подальше отсюда.
Когда гондола скрывается из виду, женщина тоже исчезает.
Я ещё сильнее сжимаю камешек в руке.
— Дама на берегу и есть Бронвен, мама?
Тишина.
— Мама?
Я машу рукой у неё перед лицом, но она уже погрузилась в своё покалеченное сознание.
Вздохнув, я возвращаюсь к полке и кладу камешек рядом с книгой. В течение нескольких минут я неотрывно смотрю на резьбу. Интересно, что означает буква «В»? А точнее — кого? Я нашла этот камешек в кармане одного из маминых платьев, когда моё тело оформилось, и ко мне перешёл её гардероб. Я сказала бабушке, что он теперь принадлежит мне, чтобы она его не выкинула.
Не то, чтобы бабушке недоставало эмпатии, это было не так; она просто считала, что прошлое может ещё больше навредить маме, и старалась оградить её от него.
Вид камешка расплывается, когда я представляю женщину в тюрбане из Ракса. Может быть, мне стоит отправиться к ней? Мысль о том, чтобы посетить земли смертных одновременно ужасает и манит. Бабушка ни за что не разрешит мне поехать туда, но ведь мне уже двадцать два. Мне не нужно её разрешение. Всё, что мне нужно, это деньги и пропуск на паром, который курсирует между набережной и болотами.
Деньги у меня есть, а вот пропуск достать сложно. Ведь мне нужна весомая причина для посещения Ракокки. Не могу же я сказать стражникам-фейри, выдающим пропуска, что ищу незнакомку по имени Бронвен?
Они сообщат о моём запросе дедушке, который не только будет против, но также проинформирует бабушку о том, что ей необходимо держать свою внучку в узде.
Я замечаю, как в канале мелькает жёлтый хвост змея, и мой пульс заходится, как та пена на воде, которую потревожил змей.
Я могла бы призвать Минимуса, схватить его за рог, и он бы перенёс меня на другой берег. Но что если он унесёт меня в своё логово? Наверное, я могла бы поплыть с ним рядом. Он наверняка никуда от меня не денется. А что если денется? Что если он оставит меня на полпути? Что если меня схватит кто-то из его друзей змеев?
У меня в голове возникает идея получше. И она заставляет мой пульс успокоиться. Я напишу письмо, и попрошу Флору доставить его Бронвен.
Чернилами на маленькой карточке я пишу ей записку, в которой спрашиваю, откуда она знает мою маму и что хочет от меня. Затем я целую маму в щёку, натягиваю шерстяное одеяло на её плечи, покрытые веснушками, и оставляю её смотреть на закат.
Я рано прихожу на работу и предлагаю Флоре помочь подготовить комнаты наверху. Услышав моё предложение, она хмурится, но мать двенадцати детей не отказывается от моей помощи. Ведь так она сможет уйти пораньше домой. И хотя я слышала, что она говорила родителям Сибиллы о том, как рада отвлекаться от своего семейства, мне с трудом верится в то, что она предпочитает работу материнству.
Я жду, пока мы не закончим с третьей комнатой, после чего спрашиваю:
— Флора, ты знаешь женщину по имени Бронвен?
Она шипит, словно я только что плеснула горячим маслом на её кожу.
— Ты её знаешь!
Она резко переводит свои карие глаза на дверной проём.
— Не-а.
— Тогда почему ты зашипела?
Флора сосредоточенно взбивает пуховые подушки.
Я запускаю руку в карман, чтобы достать записку, но вместо этого достаю медяк.
— Я просто хочу узнать, кто она такая. Вот и всё.
Флора смотрит на то, что я ей предлагаю, и отводит взгляд. Её натруженные пальцы продолжают сворачивать грязное бельё.
— Всё, что будет сейчас сказано, останется внутри этих стен. Клянусь своей смертной жизнью.
Она снова смотрит на мою монету. Я достаю ещё один медяк. Её глаза жадно блестят, и она кивает на свою юбку. Моё сердце громко стучит, когда я опускаю обе монеты в её карман.
— Я те ничо не говорила, если меня спросят, усекла, полукровка?
— Я тебя услышала.
Она смотрит на раскрытую дверь, а затем переводит взгляд опять на меня.
— Как я уже сказала, я её не знаю.
Из-за того, что она говорит тихо и с ракоккинским акцентом, мне приходится следить за движением её губ, чтобы разобрать слова.
— Но я о ней слышала. Поговаривают, что она гадательница.
— Гадалка? Она может предсказывать будущее?
— Ш-ш.
По обыкновению румяное лицо Флоры бледнеет, как бельё, которое она прижимает
