Волчьи войны - Анри Лёвенбрюк

Наконец, на третий день к вечеру Эрван открыл глаза. На четвертый он смог говорить, а на пятый — встал на ноги и сделал несколько шагов. На его теле не было никаких следов ранений, но он был сейчас слабее, чем тяжелораненый. Галиад и сам чувствовал неимоверную усталость. С ними что-то произошло. Что-то непонятное.

Вечером шестого дня Галиад сварил на костре мясо. Они ели и разговаривали.

— Это Алеа, — с трудом проговорил Эрван, когда ночь уже спустилась на землю, — она привела нас сюда, чтобы спасти. Не знаю, как ей это удалось, но это она нас сюда отправила.

— Тебе вообще не следовало приезжать, Эрван…

— Я хотел тебя предупредить, что Совет вас разыскивает, и я хотел… помочь Алее.

Галиад понимающе улыбнулся:

— Наверное, она была очень рада с тобой встретиться. А ты подоспел как раз вовремя. Ты поступил неразумно, но иногда неблагоразумие приносит пользу. Я тебе благодарен. Твой клинок очень пригодился в этом бою, думаю, все же не напрасном… Надеюсь, Алеа тоже жива. И Мьолльн, и бардесса. Там был этот герилим, самый страшный из них.

— Я уверен, она с ним справилась, — решительно сказал Эрван. — Если уж она смогла нас сюда отправить, значит, ее сила намного больше, чем у друидов.

Галиад решил промолчать. Конечно, сын был прав, но правда эта его страшила. Он знал, что в мире творится что-то такое, что должно перевернуть весь ход вещей. Фелим это предвещал. И похоже, причиной происходящего является юная Алеа. Каким бы невероятным это ни казалось. И если уж Фелим взял ее под защиту и предпочел быть изгнанным из Совета, только бы не оставлять ее одну, то и он, Галиад, верит, что так и должно быть.

— Фелима больше нет, да? — спросил отца Эрван, но дрожь в его голосе говорила о том, что ответ ему известен.

— Да, я не чувствую больше его жизни. Какое… О, это такое ужасное ощущение, сын мой!

Эрван немного помолчал. Ему хотелось так много сказать отцу. Задать так много вопросов. Столько рассказать… А самое главное — спросить, что им теперь делать. Самое главное для него сейчас — это Алеа. Он хотел знать, жива ли она. И если жива, то где она теперь. Он хотел ее найти. Но разрешит ли ему отец отправиться на поиски? И как теперь быть с Советом?

— Отец, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Прямо перед моим отъездом Фингин попросил меня стать его магистражем. Я очень хотел, чтобы вы были рядом в такой важный для нас день, я хотел вас разыскать, но Фингин не позволил мне уехать прежде, чем я… не свяжу себя с ним. Теперь я понимаю, что объединяет магистража с его друидом. Это что-то… необыкновенное.

Галиад кивнул. Увидев, как сражается его сын с герилимами, он обо всем догадался. Эрван по-новому двигался, уходил от ударов, предвидел выпады противника. Во всем этом Галиаду виделась энергия саймана.

— Раз уж вы оба так решили, то я счастлив. Не думал, что это случится так быстро, но, честно говоря, с тех пор, как появилась Алеа, время ускорило свой бег, и, без сомнения, на то есть воля Мойры.

— Наверное, Фингин о нас волнуется. Мне надо как- то его успокоить. Хотя бы просто поговорить…

— Но сначала ты, наверное, хочешь найти Алею? — продолжил его мысль Галиад.

Эрван кивнул.

— Как думаешь, что мне теперь делать? — покорно спросил молодой магистраж.

— Фелим сказал бы, что нам следует оставаться рядом с Алеей. Мы вместе отправимся на ее поиски, но прежде тебе, Эрван, следует набраться сил, да и мне тоже.

Они заснули очень быстро, но оба спали беспокойно.

Проснувшись на следующее утро, Эрван увидел, что отца рядом нет. Он тотчас приподнялся и с тревогой оглядел место стоянки. Никого не было видно. Он поднял голову и посмотрел вверх на склон горы. Там он заметил Галиада, присевшего на корточки перед высокой прямой скалой.

Удивленный, Эрван встал и пошел туда, даже не съев ничего из того, что приготовил ему отец. Услышав шаги сына, Галиад привстал и сделал знак подойти ближе.

— Смотри! — воскликнул он, указывая на гладкую поверхность огромного камня. — Вот здесь, вот этот знак…

Эрван подошел. И увидел то, на что указывал отец. На скале был высечен какой-то знак. Две руки, прикрывающие сердце и корону.

— Что это? — спросил Эрван, обернувшись к отцу.

— Знак Самильданаха. Он был на кольце Илвайна, которое нашла Алеа… Как странно. Это ведь не простая случайность, как ты думаешь?

— Думаешь, это Алеа оставила нам знак? — поспешно спросил Эрван.

— Вряд ли. Не думаю, чтобы она была здесь…

Тут Эрван сдвинул брови:

— Я… теперь я вспомнил. Нас сюда привела не Алеа. Во всяком случае, не сама она.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Галиад.

— Не знаю, было это наяву или во сне, но помню, я попал в какой-то другой мир, беззвучный и пустой, там была Алеа, ты, я и последний герилим. Мы были неподвижны. Почти без сознания. И тут Алеа с нами заговорила. Она сказала, чтобы мы уходили. Она говорила мне, что я должен подумать о каком-нибудь месте, чтобы там очутиться. Будто мысль о нем могла меня туда перенести… — Эрван замолчал и посмотрел отцу в глаза. — Наверное, ты думаешь, что я сошел с ума…

— Нет. Нет, Эрван, и я это помню. Я тоже думал, что это сон… Я помню, она говорила: «Подумайте, что вы где-то далеко отсюда» — или что-то вроде того, так?

— Да, и мы очутились тут. Даже не представляю, где мы сейчас находимся.

— Похоже, это горы Гор-Драка. Но почему мы очутились именно здесь?

Сын пожал плечами. И они снова посмотрели на знак, высеченный на камне. Нет, это не было простым совпадением. Здесь крылся некий смысл. Но они его пока не понимали. Им не хватало каких-то недостающих элементов головоломки. Алеа, наверное, сумела бы ее разгадать. Но для этого им надо было ее отыскать.

Однако ни тот ни другой понятия не имели, как это сделать.

В эту харчевню, видимо, редко заходили посетители. Деревянный дом, облицованный терракотовыми плитами, стоял на вершине небольшого холма, по которому бродили лошади и пони в поисках последних пучков уцелевшей на выжженной почве травы. Старый фундамент так просел и перекосился, что оставалось только удивляться, как он еще удерживает эту причудливой формы постройку. С западной стороны крыша выступала в виде навеса, который поддерживали две вертикальные балки, образуя небольшую террасу, где после изнурительной жары можно было насладиться вечерней прохладой. Две каменные трубы поднимались над соломенной крышей: повыше, от камина столовой, — она сейчас не дымилась, — и от очага в кухне. Над входом красовалась вывеска: «Запеченный барашек», а под ней была изображена аппетитная баранья ножка.

— От одного названия слюнки текут! — воскликнул Мьолльн, когда они наконец подъехали к харчевне.

Он первым вошел в помещение и, потирая руки, громко поздоровался. В столовой не было ни одного посетителя, и хозяева приветливо улыбнулись гному. Следом в комнату вошли Алеа и Фейт.