Все, что вы хотели знать о смерти - Екатерина Николаевна Островская

перерыва и сидит просто так, изображая присутствие, а не работу. Ипатьев сдержался, кивнул, но потом начал трясти головой, как будто согласился, а потом передумал.

Анатолий наклонился к нему.

– Как себя чувствуешь?

Павел снова кивнул. Тогда Медведев коснулся ладонью его лба.

– Паша, ты горишь весь. У тебя температура высокая.

Прошкина отправилась на поиски термометра. Откуда-то появился Рахимов и стал предлагать место в информационной утренней программе.

– То есть у тебя будет три выпуска в сутки, – сказал он, – только как-то надо с рекламой договариваться в утренние часы… Утро, как ты понимаешь, время самого активного просмотра, и это время самое дорогое: ведь праймтайм – это не просто термин: с точки зрения хронобиологии – время, когда информация доходит до сознания зрительской аудитории лучше всего…

Анатолий коснулся рукава генерального директора и шепнул:

– Паша, судя по всему, заболел.

Тут же появилась Леночка Прошкина с термометром. В присутствии Рахимова измерили температуру.

– Тридцать восемь и пять, – испугалась Леночка.

– Ребята, – попытался оправдаться Ипатов, – у меня ничего не болит, только голова ничего не воспринимает.

– У меня было подобное двадцать лет назад, – вспомнил Медведев, – когда мы перекрывали вход в Панкисское ущелье. Мой первый бой, мой первый враг, которого я уложил. Все вроде нормально, а потом где-то через часок как шандарахнуло по мозгам. Ну и температура подскочила. Комроты из своей фляги накапал мне в раздвижной пластмассовый стаканчик граммов сто пятьдесят водки или спирта. Я же тогда вообще не пил: мне и девятнадцати лет не было. Положили меня в шатер, и часа через три проснулся – ни температуры и ничего вообще, свеж был как огурчик. Ребята песни пели под гитару. И я с ними тоже… А потом почти два месяца с небольшими перерывами бои шли, и ничего такого со мной больше не происходило.

– Но сейчас же не война, – прошептала Леночка.

– Так чего прислать? – негромко спросил Алексей Юрьевич. – Насчет водки не уверен, что есть, но коньяки и виски в наличии.

И, не дожидаясь ответа, тут же позвонил своей секретарше и приказал принести бутылку Remy Martin.

Медведев пить не стал, отговорившись, что он на работе, Рахимов выпил одну рюмочку, еще одну заставили выпить Прошкину, которая махала руками, отказываясь, но, когда ей сказали, что это за здоровье Павла Валентиновича, выпила залпом, закусила черешенкой и заплакала.

Очнулся Павел от звуков работающих двигателей отъезжающих автомобилей. Окно в кабинете было открыто, а как раз под ним располагалась парковка. Он скинул с себя дырявый клетчатый плед, поднялся с дивана. Подошел к окну и посмотрел вниз: автомобилей было немного, а значит, времени около семи вечера.

Взял со стола свой мобильный и включил его, посмотрел список пропущенных звонков. Дважды к нему пытался пробиться майор Гончаров, и потому Павел сразу набрал его номер.

– Прости, – сказал Ипатьев, – что-то у меня с нервами: не понимаю, что происходит со мной. Сотрудники уложили на диван, и только сейчас пришел в себя.

– Я просто хотел сообщить, как отработал по твоей наводке. А еще за пару часов до твоего звонка с номера, который, если верить ресторатору Рустаму, принадлежал убитому казаху, аппарат которого мы так и не нашли, неизвестному абоненту было отправлено сообщение следующего содержания. «Я оставил бабло под задним сиденьем, где аккумулятор». Так что тебе, Паша, крупно повезло: если бы ты возле «БМВ» встретился со своим информатором и в этот момент туда подошел Бирка, фамилия которого Берков, то могло бы все плохо кончиться для тебя.

– Но вы взяли его?

– Не успели. Подъехали, открыли машину и увидели труп на заднем сиденье. Берков был застрелен выстрелом в затылок с близкого расстояния. Он, видимо, поднял сиденье, чтобы забрать деньги, о которых говорилось в эсэмэске, и тут в него выстрелили. Никаких денег мы не нашли. Может, их убийца забрал, а может, их там и не было. Я сообщил о трупе в Следственный комитет. Думаю, что они сейчас проводят обыск по его местожительству.

– Так что же получается, – удивился Ипатьев, – есть еще и третий?

– Думаю, что есть. При Беркове не было пистолета, не найдут его и дома. Пистолет у третьего, и я так думаю, что это тот самый эсэсовский вальтер, хотя может быть, это обычный немецкий пистолет времен войны. Заключение экспертов мне, естественно, не покажут, но я смогу узнать и так. Плохо только, что меня заставили объяснительную писать, каким образом я там оказался. Придется врать, что информация получена из оперативных источников, от моего агента, имя которого, согласно закону «Об оперативно-разыскной деятельности», я могу не раскрывать.

– Не надо упираться, скажи, что я тебе сообщил. Так что все вопросы ко мне, а я расскажу, как в мою программу обратился местный житель и так далее.

– Так и сделаем. Только мне непонятно, чего испугался третий, если начал убирать своих подельников. Возможно, у них целая банда, и главарь не хотел, чтобы вышли на всех. Но если у них банда, то что же они забыли в квартире, в которой нечего было брать? А может, кто-то зачищает за собой: типа чистильщик, как в американских фильмах? Смешно! Что же они искали в твоей квартире? Но ничего, разберемся.

– Но тебе вроде приказывали не заниматься этим делом.

– Приказали, и не вроде. Только что позвонили и в очередной раз предупредили, что буду уволен за невыполнение приказов начальства. А я в ответ попросил напомнить мне текст присяги полицейского и, когда услышал, что все это дешевая демагогия, сказал, что для меня присяга не демагогия, а руководство к действию, и зачитал им текст, который знаю наизусть. Клянусь уважать и защищать права и свободы человека и гражданина, свято соблюдать Конституцию Российской Федерации и федеральные законы. Быть мужественным, честным и бдительным, не щадить своих сил в борьбе с преступностью. После чего сказал, что в присяге нет ни одного слова о начальстве…

– И что теперь? Тебя уволят?

– Нет, потому что мой непосредственный начальник на моей стороне. Скорее всего, меня повысят, поставят на должность заместителя начальника РУВД по уголовному розыску, чтобы я лично не занимался расследованиями.

– Подполковника присвоят, – подсказал Ипатьев.

– Ты прямо как моя жена, которая не признавала звания ниже полковника, – рассмеялся Гончаров. – Как-то я проговорился, что отправили представление на подполковника, она сказала, что это хоть что-то. А кадры не пропустили, потому что у меня был тогда не снятый выговор. Как и сейчас, впрочем.

– А где сейчас жена?

– Не знаю. Она вроде от меня сбежала[5]. Надеюсь, что навсегда, потому что прихватила из дома