Скрытые территории. Том 1 - Марина Звидрина

и весьма распространённое, что вампиры – самая малоодарённая магическими талантами ветвь. Что мы так мало можем сами и что без остальных ветвей превратимся чуть ли не в сайнов. Но таланты у нас есть, и один из них заключается в том, что мы можем внушать одному или нескольким людям свою волю. По большей части это действует только на сайнов. Отсюда и сплетни про бездарность моей ветви. Процесс внушения тяжёлый и малоприятный, от него тошнит и кружится голова. Чем больше людей вампир подвергает внушению, тем тяжелее это даётся. Строгие законы ограничивают наши возможности, но мы можем прибегать к ним в особых случаях, таких, например, как беседы с родителями-сайнами.

– А много омни-детей рождается в обычных семьях?

– Иногда гены спят веками, прежде чем проявиться. Иногда сайны усыновляют ребёнка, не имея понятия о том, кто он. Или бывает, что один из родителей скрывает своё происхождение от другого. Всякое бывает. Люди есть люди.

– Как же вы нас находите?

– Каждый взрослый омни знает, что при встрече с омни-ребёнком, не подозревающим о своём происхождении, нужно отправить извещение скауту. Списки скаутов есть во всех почтовых отделениях и у всех привратников.

– Обо мне сообщила та прибрежная женщина?

– Да, она тем же вечером отправила письмо, но я получил конверт только утром. Задержись я в тот день на работе подольше – твоей прогулки до озера получилось бы избежать.

Сорланд вёл Улу, так же как и Нину с Алеком, по кратчайшей дороге через самый центр города. Вдоль улиц плечом к плечу сидели разномастные домики. Сорланд пояснил, что в Вильверлоре жили омни из самых разных уголков Европы и каждый, кто переезжал сюда, привозил с собой кусочек родной земли. Семьи с побережий Северного моря строили себе кирпичные домики, похожие на имбирные пряники, окна украшали яркими ставнями, а крыши – резным коньком. Семьи из альпийских предгорий жили в белых осанистых домах, разлинованных деревянными полосками. Дома тех, кто прибыл с берегов Средиземноморья, угадывались по уютным балкончикам и обилию растений в горшочках, а бывших жителей Апеннинского полуострова можно было опознать по колоннам и пилястрам.

Иногда на пути возникали дома, совсем ни на что не похожие, – гостиница, что они миновали на полдороге, с певучим названием «Мезон дю Рамаж» росла прямо из земли от корней цокольного этажа до последних веточек кровли. Стволы самой разной толщины жались друг к другу так близко, что срослись в стены, там, где ветки соблаговолили расступиться в стороны, хозяева сделали окна и двери.

Уле довелось однажды гулять по киностудии, но тот вымышленный причудливый город не выдерживал никакого сравнения с этим настоящим.

– Мои родители, почему они – сайны, а я – оборотень? – продолжала Ула расспрашивать Сорланда.

– Не думаю, что они оба сайны. Кто-то же должен был передать тебе это по наследству. К сожалению, если их гены не проявились в раннем возрасте, то вряд ли уже проявятся. Скажу по секрету: как только получишь аттестат совершеннолетия, ты сможешь провести того из них, кто теоретически является оборотнем, сюда, в Вильверлор, если, конечно, не испугаешься бюрократической волокиты.

– Только одного?

– Сайны, увы, не могут посещать анклавы, но тем, у кого есть дремлющий ген, разрешается провести тут какое-то время.

Улица, до этого петлявшая вниз, резко пошла в гору. Ула и Сорланд поднялись на холм, с которого открылся вид на школу – мозаичный замок из красного кирпича, обрамлённый лесом. Точь-в-точь как с картинки. У Улы даже дыхание перехватило.

По школе хотелось идти как можно медленнее и расспросить, что это там светится, кто это полетел за угол, откуда льётся музыка, и задать ещё сто тысяч вопросов, но Сорланд, едва переступив порог, только прибавил шагу. Ула почти бежала за учителем. Они поднялись на третий этаж, хотя на третий ли, она не была уверена, лестница иногда шла вниз, местами поворачивала и поднималась снова. Сорланд уже стоял возле кабинета, когда Ула его догнала. Из-за двери доносились голоса.

Высокий голос принадлежал очень кругленькой невысокого роста женщине с кудрявой головой. В пышных кудрях её почти терялась миниатюрная шляпка. Другие два голоса принадлежали детям. Женщина стояла перед ними и то и дело всплёскивала руками. Мальчик внимательно слушал и кивал, а девочка сидела на столе, болтала ногами и, казалось, была увлечена каким-то собственным делом. Одеты дети были в серые застиранные обноски. На таком блёклом фоне волосы девочки горели рыжим огнём.

– Ох, прости, детка, эти не для еды, – женщина увидела, как девочка потянулась за мандаринами в ящике, и отодвинула их подальше. – У нас на крыше растёт целое дерево. Плодоносит круглый год, чтоб его кто остановил! Ещё успеет вам надоесть! Ах, Сорланд, вот уже и вы!

Женщина с любопытством уставилась на Улу. Воспользовавшись тем, что за ней никто не наблюдает, рыжая девочка стянула из ящика мандарин.

– А ты, должно быть, та самая третья девочка? – женщина улыбнулась ещё шире, чем прежде, и наклонилась к Уле так близко, что та невольно отшатнулась.

– Её зовут Ула, Амандин. Познакомься, Ула, это Амандин Ронделе, наставница ветви ведьм и твоя будущая преподавательница, а это Нина и Алек Афанасьевы, вы будете учиться и жить все вместе.

Ула улыбнулась, Алек тоже кивнул ей в ответ, а Нина была так увлечена снятием шкурки с мандарина, что ни на кого не обратила внимания.

– Поздно вы, конечно, объявились, что и говорить! – всплёскивала руками наставница ветви ведьм. – Многое, очень многое придётся теперь навёрстывать! Но вам повезло, в этом году очень сильный набор, это хорошо, одноклассники вам помогут быстрее подтянуться! Ну не чудо ли, Джим, что все трое нашлись в одно время, да ещё и родились в один день! – Ронделе, видя, что дети очень удивились, защебетала быстрее прежнего: – Ах, Джим, ты, видимо, не счёл интересным упомянуть об этом столь занятном совпадении!

– Я думаю, нам пора двигаться дальше, – ушёл он от ответа.

– Конечно-конечно! Ещё только пару слов – завтра жду вас здесь же, приходите пораньше. Покажу вам школу, выдам учебный инвентарь, а тебе, детка, – обратилась она снова к Уле, – нужно будет найти персонального наставника!

Сорланд велел близнецам одеваться. Когда Алек натянул на себя женскую куртку, а Нина залезла в огромный пуховик, Ула невольно хмыкнула, таким комичным оказался вид её новых знакомых. Ула и в мыслях не имела ничего дурного, это был совершенно непроизвольный хмык, за который ей сразу стало стыдно. Ула тут же открыла рот, чтобы извиниться, но не успела.

– Чего эта пиявка посмеивается? – сказала девочка брату на русском. И пока учителя смотрели в другую сторону, закинула в рот ещё одну дольку мандарина.

– Откуда я знаю, познакомимся поближе – разберёмся.

– Вот ещё, с такой дружить, – отрезала Нина и снова смерила Улу суровым взглядом. – Видел, у неё глаза разного цвета?

Пока рыжая Нина переговаривалась с братом, Ула заметила, что волосы девочки, непослушные как солома, начали завиваться в локоны. На всякий случай Ула решила, что это ей померещилось. А извинения отложила на потом, как и признание, что она понимает то, о чём брат с сестрой между собой говорят.

Сиротский приют

Сразу, как только вышли из школы на улицу, Нина с Алеком обогнали учителя и шли впереди. Ула намеренно отстала, чтобы остаться позади всех. Её терзали стыд и обида одновременно. Стыд за то, что не сдержала смешок, а обида за то, что Нина сразу же напала в ответ. Сама того не зная, Нина сильно задела Улу. У Улы действительно были глаза разного цвета, и она этого очень стеснялась. Папа был кареглазый, мама – голубоглазая, а Уле досталось от обоих ровно по половине. Родители при случае старались напоминать, что в этом её уникальность, но Уле больше всего на свете хотелось быть как все. К тому же цвет глаз был не единственной её особенностью – Ула родилась с белоснежным родимым пятнышком за левым ухом, и волосы в этом месте выросли белыми как снег. Наверное, белая прядь не так бы бросалась в глаза, будь