Сын за сына - Александр Содерберг

Но София знала то, чего не знали другие: она знала, кто убил отца мальчиков. Еще она знала, что не может сказать это, потому что последствия будут непредсказуемы. Она все время ощущала напор Арона, его готовность идти на риск, склонность к насилию.

Андрес с Фабьеном теперь смеялись так, что давились едой, которая чуть ли не вываливалась у них изо рта.

София не улыбалась – в голове у нее постепенно формировалась идея. Сама по себе она была совершенно нереалистична. Но все существо Софии кричало, что, если она не сделает все возможное для того, чтобы люди, сидящие сейчас за столом, могли заниматься своими делами, ей лучше бросить все остальное.

Она продолжала есть, пытаясь абстрагироваться от мыслей. Но ничего не получалось. Идея была слишком сильной, у нее появились более четкие контуры, у нее появилось лицо.

Ральф Ханке.

Лотар Тидеманн мыл овощи под краном. Его мама Франка работала за кухонным столом. Там она сидела чаще всего – считала и сортировала. Он гордился ее умом и талантом.

Лотар выключил воду и начал резать овощи для салата. Окно во двор было открыто. Внизу дети играли в футбол, соседка выбивала ковер, а в отдалении на детской площадке непрерывно гудел мопед.

Лотар и Франка много времени проводили вместе. Прежде всего потому, что им это нравилось, но еще и потому, что у него не было ни братьев с сестрами, ни отца. Ее лицо вечно сияло радостью и благодарностью за что-то неведомое для семнадцатилетнего Лотара. Они жили просто, в южном пригороде Берлина. Франка работала бухгалтером и следила за тем, чтобы сын ни в чем не нуждался, даже если ей приходилось ограничивать себя и денег не хватало. Но она все время улыбалась, будто наслаждалась течением жизни. Светлые волосы подчеркивали ее естественную красоту. Мужчины время от времени обращали на нее внимание, но ее это не трогало. Может быть, она считала, что у нее уже есть все, что можно желать, и новый мужчина в ее планы не входил.

Франка что-то сказала, и он понял по тону, что это была шутка. Она часто шутила. Лотар как раз собирался повернуться к ней, как вдруг на кухне появился мужчина. Невысокий, в темной одежде, с бритой головой. Он был бледен, с маленькими, близко посаженными глазами.

– Лотар? – спросил мужчина.

Тот растерянно взглянул на мать, потом на мужчину и кивнул по привычке, как делал, когда слышал свое имя.

Франка с ручкой в руке хотела что-то сказать, но было слишком поздно. Мужчина поднял руку с пистолетом с глушителем и сделал выстрел. Оружие дернулось, и Франка Тидеманн получила дыру во лбу.

Лотар растерялся. Вдруг оказалось, что голова его мертвой матери лежит на столе среди бумаг, чеков и журналов водителя. На стене за ней кровь, руки безжизненно свисают вниз.

Он бросился на мужчину. Тот двинулся в его сторону, повторяя движение мальчика, схватил его за шею, опустил на пол, прижав собственным весом, и грубо зажал рот и нос Лотара тряпкой. Вещество подействовало быстро. Лотар ослаб и потерял сознание.

Мужчина сел на стул рядом с убитой Франкой и начал терпеливо ждать. Его звали Коен де Грааф, и ему было двадцать девять лет. Маленький рост и сдавленное лицо явились следствием регулярного употребления алкоголя и героина его матерью во время беременности. Бледность передалась по наследству.

Коен смотрел на лежащего на полу Лотара. Сначала он даже сомневался в существовании мальчика. Все началось со слухов. Ральф Ханке прочесал полмира, пытаясь обнаружить хоть что-то, что могло подтвердить, жив или нет Гектор Гусман. Коен был его ближайшим помощником в этом предприятии. А два месяца назад один из их шпионов сообщил, что нашел свидетельства о существовании возможного внебрачного ребенка Гектора. Слишком хорошая новость, чтобы быть правдой.

Сын Гектора Гусмана…

В квартиру вошли двое, неся по большому деревянному ящику. Они убрали кухню, положили мертвую Франку в один ящик, а Лотара – в другой.

Напоследок Коен осмотрел квартиру. Потом они спустили ящики по лестнице к ожидавшему их микроавтобусу.

* * *

Несколько часов спустя после езды по автобану они свернули на пустынную площадку для отдыха. Двое мужчин вытащили ящик с телом Франки Тидеманн, взяли лопаты и пошли в глубь темного леса. Коен отправился в общественный туалет.

Он сел на крышку унитаза. Воняло калом и мочой, на потолке блекло светила лампа. Резиновый жгут вокруг предплечья, шприц подготовлен заранее. Коен нашел вену, вставил иглу и втянул немного крови. Вуаля – и из крови с героином получилась красивая светло-алая смесь. Потом всю эту красоту – в организм. Коен посчитал от двадцати до одного, перед тем как снять жгут. Шприц упал на пол. Когда он дошел до четырех, героин уже неслабо зашел. Коен вышел и направился к микроавтобусу, забрался на водительское место и откинулся на спинку.

Мужчины вернулись, и они уехали.

Огни встречных машин играли беззвучную симфонию, Коен парил над автобаном, направляясь на юг; по его венам текла чудесная музыка.

Стоявшее в зените солнце жарило нестерпимо. Он неподвижно лежал на спине, высоко в раскаленном небе парили ястребы. При дыхании в горле возникал свистящий звук, кожу больно стягивало и жгло солнце.

Йенс повернул голову и увидел бесконечную картину плотного песка, камней, дальнюю гору с мягкими очертаниями на фоне ясного голубого неба. С большим трудом он поднял голову… Повсюду каменистое поле.

Они оставили его здесь – кем бы они ни были – умирать посреди пустыни. Они даже пулю на него пожалели. А он этого хотел? Пулю в голову вместо нынешнего положения? Нет, никогда в жизни. Но вот это все было невыносимо.

Йенс попытался встать, но ничего не вышло, как будто его засасывал зыбучий песок. Он сдался и снова положил голову на раскаленную землю. Температура тела росла. Он закрыл глаза – и провалился в лихорадочные сны, галлюцинации. Потом очнулся и трезвее оценил ситуацию… В этот раз ему крепко досталось.

Возникший страх смерти был жесток и беспощаден. Теперь Йенс мечтал о пуле. Он мучился от того, что лежал здесь, не желая умирать во мраке, лишившись чувств и ощущений. Йенс искал свет, молил о нем. И он пришел, в маленьких дозах, в форме картин и ароматов. Мама с папой, семья, детство. Обрывки, то, что наверняка много значило… аромат английского чая, сон на свежевыглаженной простыне, запах только что скошенной травы… И в середине всего этого теплого возникло лицо Софии Бринкман… Она была близко, он хотел дотронуться до нее… почувствовать ее. Но София исчезла, а вместе с ней все остальное… Остался только Йенс. Один…

Парадокс. Йенс упорно работал, чтобы самому себя обеспечивать, быть независимым от других… Но он не хотел быть независимым, не хотел быть одиноким. Не сейчас.

Наступила ночь, принеся колючий холод. Он впивался в его тело. Йенс замерзнет насмерть, если останется лежать здесь.