Русская сталь - Андрей Воронин

— Не будем грузиться высокими материями. Справки насчет гостя не пробовал наводить?

— В Москве киллеров только по кличкам знают. Как только такой товарищ засветится, ему каюк.

— А у этого кличка какая?

— Без понятия… Думаю, подстраховаться нам не мешает. Пока будем справки наводить, он нас закопает к чертям собачьим.

— Ладно. Если окажется, что он не киллер, значит, мужику просто не повезло.

* * *

Сиверова все время не покидала мысль о задвижках на судне. Если хоть один из отсеков трюма был изолированным в момент катастрофы, это означает только одно: сразу после отправки кто-то начал открывать задвижки вручную, но все открыть не успел.

Диверсия? Проверка исправности механизмов? Сиверов не хотел напрасно ломать себе голову. Он снова отправился к хозяину пивной, бывшему моряку, отказавшемуся от моря. Его не было на месте, женщина за стойкой сообщила, что Вадимыч второй день как «ушел на базу». Иначе говоря, пьет на дому.

Глеб отправился приводить мужика в чувство, но дверь никто не открывал, хотя внутри прослушивалось какое-то шевеление. Соседи этажом ниже не открывали по другой причине — боялись незнакомого человека крепкого телосложения. Но Глеб нашел убедительный довод: объяснил, что хозяин квартиры забыл закрыть кран, вот-вот с потолка начнет на них капать.

К ремонту соседи не были морально готовы, поэтому Сиверова тотчас пропустили на балкон. Там он зацепился за плиту и одним рывком подтянулся на балкон Вадимыча. Все произошло настолько быстро, что никто во дворе не заметил трюка. Только одной старушке на скамейке почудилось неладное. Сняв очки, она тщательно протерла стекла, но ничего предосудительного не заметила.

Через раскрытую балконную дверь Глеб прошел в комнату, где удивительным образом соседствовало несовместимое: дешевые выгоревшие обои и красивый торшер с зеленым абажуром, облезлая краска на половицах и японский телевизор со здоровенным экраном. Кое-какой доход со своего пивного бизнеса Вадимыч имел, но тратил его явно по настроению.

Сейчас он лежал лицом вниз на широкой двуспальной кровати, едва вместившейся в узкую спаленку. Отправившись на кухню, Глеб вытащил все запасы из огромного холодильника и затарил его емкостями с водой. Посидел, подождал, пока она станет достаточно холодной, и слил все в ванну.

Вернувшись к хозяину, ухватил его под мышки, стащил тяжеленную безвольную тушу с кровати, протянул по коридору. Скинул в ванну, наполненную ледяной водой. Вадимыч зафыркал, замахал руками, больно стукнулся локтем и выматерился. Потом притих. Выскакивать из воды не торопился, так как успел нагреть ее всей своей массой. Некоторое время он не мигая смотрел вверх на Глеба. Наконец сипло поинтересовался:

— Что за срочность?

— Решил, тебе будет интересно узнать.

— Разве я дверь оставил открытой?

— Оставил. Балконную.

Скоро Вадимыч уже сидел на табурете в выцветшем махровом халате и, мрачно набычившись, выслушивал новости. Все эти годы он прекрасно отдавал себе отчет: если бы задвижки в трюме были задраены, наглухо отделяя друг от друга отсеки, «Лазарев» тонул бы несколько часов, число жертв исчислялось бы единицами.

— Ты ведь был в машинном отделении, прежде чем подняться на палубу, — уточнил Сиверов. — Ничего не заметил подозрительного?

Бывшему моряку мучительно хотелось сосредоточиться, но он ничего не мог поделать. От ледяной воды он всего лишь проснулся, другого эффекта она не оказала. Мозги остались слипшимися, продраться к здравым мыслям было так же сложно, как раскапывать залежи ила.

Вдруг он ухватил себя правой рукой за большой палец левой и отогнул его, почти прижав к тыльной стороне ладони. Сустав отчетливо хрустнул, хозяин квартиры скривился от боли. Но она прочистила ему мозги: взгляд прояснел, подбородок уже не упирался в волосатую грудь.

— Подозрительного? Смотря как посмотреть… Я перед выходом в рейс получил на складе новые штаны и сразу посадил масляное пятно. Страшно расстроился — кто знал тогда, в каком дерьме мы будем скоро барахтаться. Хотел одолжить баллончик — пшикнешь, и пятно на глазах тает. И не смог найти того человека. Куда, думаю, подевался?

— А фамилия?

— Баженов. Я поднялся на палубу — думал где-то там тот тусуется, уже присмотрел себе кралю из пассажирок.

— Это еще не повод для подозрений. Но проверить можно. Если б ты ещё знал, где его искать, цены бы тебе не было.

— Не лезь, я сам с ним разберусь. Ты человек посторонний, на фига тебе заплесневелые проблемы?

— Значит, знаешь?

— Здесь он живет, в Севастополе. У нас половина команды здесь, если брать тех, кто выжил. Только друг с другом мы не общаемся, желания нет. Если кого-то завижу вдалеке — перехожу на другую сторону улицы. И остальные так же.

— В любом случае за руль ты сегодня не сядешь, несет от тебя за версту. Одевайся, подвезу.

— Чего, за правду болеешь? Видал я таких — одни на кладбище, другим подаяния впору просить.

— Ты ведь все равно попрешься к этому своему сослуживцу!

— Я не за правдой. Просто в глаза ему загляну и сразу пойму: виноват или нет. Если виноват, объяснений слушать не буду. И заявлений тоже не стану писать, поздно уже. Морду разобью и успокоюсь.

Вокруг неумолчно свистели пули. Поредевшая до половины рота зарылась в окопы.

— А в Севастополе публика барахло на пароходы грузит, — негромко пробормотал один из бойцов.

Лаврухин вскипел. Хотел потребовать прекратить паникерские разговоры, пригрозить, если понадобится, пулей в лоб. Но осекся — все вокруг понимали, что сказанное — чистая правда. Никто не собирался бросать позиции под натиском красных.

Красные пошли в атаку густыми изломанными цепями. Чувствовали, что осталось последнее усилие — только чуть-чуть дожать. Окопы врангелевцев беспрестанно поливались свинцом.

— Огонь!

Застрекотал единственный пулемет, захлопали ружейные выстрелы. Не все решались приподнять голову, кое-кто стрелял вслепую.

— Прицельно, черт возьми!

За пять с лишним лет боев Лаврухин дослужился до майора и научился командовать людьми. Ведь это совсем непросто: с одной стороны, уважать в солдате человека, с другой — быть готовым вести его на верную смерть.

Справа боец Филиппов послушно опёрся на локоть, приладился щекой к прикладу и сощурился в сторону вражеской цепи. Но выстрелить не успел, голова дернулась назад от пробившей его лоб пули. Филиппов повалился на бок, на командира, испачкав полевой офицерский мундир своей яркой кровью.

Лаврухин инстинктивно поддержал солдата. Потом, убедившись в его смерти, тоже не выпустил сразу, а бережно уложил на сырое, засыпанное гильзами дно траншеи. Господи, он же виновен в гибели этого человека! Если бы он не приказал вести прицельный огонь… А разве солдат уцелел бы, сидя скорчившись и обреченно ожидая большевистских штыков?