Женщина в клетке - Юсси Адлер-Ольсен

Но и голос, раздавшийся в трубке, оказался совершенно незнакомым.

— Здравствуйте! С вами говорит Бирта Мартинсен из клиники спинномозговых повреждений. Сегодня утром Харди Хеннингсен попытался втянуть себе в легкие стакан воды. С ним все в порядке, но он очень подавлен и спрашивал про вас. Не смогли бы вы сюда подъехать? Мне кажется, это бы ему помогло.

Им с Харди позволили остаться наедине, хотя женщина-психолог, очевидно, очень хотела послушать их разговор.

— Что, старина? Надоело все это? — сказал Карл и взял больного за руку.

Рука не была полностью неподвижна, Карл и раньше это замечал. Сейчас последние фаланги среднего и указательного пальцев немного согнулись, словно Харди хотел притянуть его ближе к себе.

— Что ты хочешь? — сказал Карл, склонившись над лежащим.

— Карл, убей меня! — прошептал Харди.

Карл выпрямился и посмотрел ему в глаза. У долговязого Харди глаза были небесно-голубые; сейчас их наполняло страдание, сомнение и горячая мольба.

— К черту! — прошептал Карл. — Я этого не буду делать. Ты встанешь. Встанешь и будешь ходить. У тебя же есть сын. Ему надо, чтобы ты вернулся домой. Ты понимаешь?

— Ему двадцать лет, он справится без меня, — прошептал Харди.

Он был в полном сознании, с ясной головой, и свою просьбу высказал всерьез.

— Не могу. Терпи, ты поправишься.

— У меня паралич, и это не лечится. Сегодня вынесли приговор. Ни черта я не встану.

— Как я понимаю, Харди Хеннингсен просил вас помочь ему уйти из жизни, — сказала женщина-психолог, надеясь вызвать Карла на откровенность.

В ее уверенном взгляде читалось, что ей не требуется ответа. Она не сомневалась в своей правоте, поскольку с такими вещами сталкивалась не впервые.

— Нет, не просил!

— Вот как?

— Тут совсем другое.

— Не могли бы вы тогда поделиться со мной тем, что он сказал?

— Да я бы с удовольствием. — Карл поджал губы и устремил взгляд на Хавневей. Вроде бы никто не смотрит. Даже странно.

— То есть вы не хотите?

— Вы бы покраснели, услышав это. Я не могу произнести такое в присутствии дамы.

— А вы попробуйте!

— Нет уж, лучше не буду.

2002 год

Мерета много слышала про маленькое кафе на улице Нансена, со странными чучелами зверей, но до сих пор ни разу там не бывала. В «Банкроте» висело жужжание приглушенных голосов; дружелюбный взгляд теплых глаз и ледяной бокал белого вина — все обещало приятный вечер. Но едва она успела рассказать, что собирается на следующие выходные с братом в Берлин, куда они ездят один раз в год, и что жить они будут в районе Зоологического сада, как позвонила домработница и сообщила: на Уффе что-то нашло.

На мгновение Мерета прикрыла глаза, чтобы справиться с разочарованием. Не так уж часто она позволяла себе принять приглашение на свидание. И тут, как назло, он все испортил!

Через час она уже была дома, невзирая на слякоть и скользкие дороги. Без нее брата трясло, и почти весь вечер он проплакал. Такое иногда случалось, если Мерета задерживалась. Уффе не разговаривал, поэтому нелегко было догадаться, в чем дело. Порой могло даже показаться, что в нем вообще отсутствует человеческое сознание. Однако это было не так, Уффе все прекрасно сознавал. Домработница явно растерялась и так расстроилась, что позвала на помощь.

Только когда Мерета отвела Уффе в спальню и надела на него любимую бейсбольную кепку, он перестал плакать. Но не успокоился до конца, взгляд его оставался тревожным. Она попробовала развлечь брата рассказом о кафе, полном посетителей, о необычных звериных чучелах. Рассказывая ему о своих мыслях и впечатлениях, она видела, как он успокаивается. Так она поступала, еще когда он был десятилетним. Его заставляло плакать нечто, всплывавшее из подсознания; там не было разницы между прошлым и настоящим, он по-прежнему оставался обыкновенным мальчиком, как до несчастья. Нет, не обыкновенным. Он был тогда удивительным мальчиком, чья голова была набита фантастическими идеями, и так много обещал в будущем. Но потом случилась беда.

В следующие несколько дней на Мерету свалилось столько дел, что она совсем закрутилась. И хотя ее мысли порой были заняты совсем другим, работу за нее все равно никто не мог сделать. В шесть часов утра она отправлялась на службу, а после напряженного трудового дня кидалась скорее в машину, чтобы в шесть часов вечера быть уже дома. На то, чтобы все обдумать и разложить по полочкам, просто не оставалось времени.

Поэтому когда в один прекрасный день она увидела вдруг на своем рабочем столе большой букет цветов, это отнюдь не помогло ей собраться и настроиться на рабочий лад.

У новой секретарши был раздраженный вид. Она перешла сюда из ДСЮЭ,[12]и там, по-видимому, гораздо строже относились к разграничению частной жизни и работы. Марианна на ее месте пришла бы в неописуемый восторг и носилась бы с этим букетом, будто с полным набором королевских регалий. От новой секретарши, как видно, и впрямь не дождешься сочувствия в том, что касается личных дел. Но может, оно и к лучшему.

Три дня спустя Мерете прислали телеграмму-валентинку. Валентинку она получала впервые в жизни, и это вызвало у нее чувство неловкости, тем более что четырнадцатое февраля миновало две недели назад. На открытке было изображение губ и надпись по-английски: «Люблю и целую Мерету». Секретарша вручила ей это послание с негодующим лицом.

Внутри было написано: «Нужно поговорить!»

Прочитав это, Мерета еще некоторое время держала открытку в руке и качала головой, глядя на нарисованные губы.

Мысленно она унеслась назад, к тому вечеру в «Банкроте». Вспомнить об этом было приятно, однако она подумала, что со всей этой чепухой нужно как можно скорее покончить, пока это не зашло слишком далеко.

Прикинув, что и как она скажет, Мерета набрала номер его телефона и стала ждать, когда заработает автоответчик.

— Привет, это Мерета, — сказала она спокойным голосом. — Я долго об этом думала, но поняла, что ничего не получится. Работа и брат отнимают у меня слишком много времени. Тут, по-видимому, никогда ничего не изменится. Я искренне сожалею об этом. Прости!

Затем она взяла со стола свой еженедельник и вычеркнула номер, по которому только что говорила.

Тут как раз в кабинет вошла секретарша и остановилась у письменного стола.

Когда Мерета подняла голову и взглянула на нее, та улыбалась такой улыбкой, какой Мерета никогда раньше у нее не видела.