Золото Плевны. Золото Сербии - Евгений Колобов

на глаза, замер камнем. Сидели так долго. Слушали нескончаемое пение. Седой казак играл на какой-то бандуре, Сашко Гулый тоненько выводил на самодельной дудочке. Потом Николай подсел.

– Завтра к восточному склону прогуляемся, – сказал я пластуну.

– Слышал уже. Знаю все. Остался бы ты, ваше бродь, с подъесаулом. Зачем тебе к баранам лезть. Не графское это дело. Зачем вам лишние хлопоты и заботы? Ну а вдруг пружок какой?

– Что? – не понял я. – Какой еще пружок[26]?

– Вот холера! – казак стукнул себя ладошкой по коленке. – Гриц, як на русский пружок? На языке вертится – и забыл.

Долговязый казак задумался:

– Мабуть, ловушка?

– Точно! Вдруг там ловушка какая, поручик? Рискуем нарваться!

– Мне с вами сподручнее, – я улыбнулся. – Мне с вами спокойнее.

– Грицько, слыхал? С нами спокойнее, – казак, как всегда, обратился к своему другу, вскидывая чубатую голову. – В первый раз такое слышу. Ну что ты будешь делать с барином?

– Та нехай, – ожил каменный воин, махнув небрежно рукой. – Похамыляет с нами трошки. Главное, чтоб ляка не поймал.

Я невольно напрягся, прислушиваясь к непонятному иногда наречию.

– Нехай так нехай. Чтоб не высовывался, поручик. Договорились? И если шо, не журись[27] потом, понял?

– Частично, – согласился я, кивая для верности, основную суть-то уловил.

– Точно понял? – настаивал пластун.

– Само собой. Черкеску мне старую найдете? В штабе сказали, чтоб никаких офицеров на задании не было.

– Да у нас их отродясь не было, – казак снова блеснул зубами, скалясь в темноте, потом уже серьезно добавил: – Конечно, найдем тебе одежку. Револьверными патронами, Ваня, не богат?

Это давно забытое, какое-то домашнее «Ваня» резануло по ушам. Я даже не сразу понял, что ко мне обращаются. Вникал пару секунд, обдумывая, как реагировать. Опыта общения с солдатами во внеслужебной обстановке у меня не было. С ними общались фейерверкеры. У фейерверкеров свой круг общения, и верховодит ими взводный, какой поудалее, и вне воинских занятий эти круги не пересекались.

Мои батарейцы тоже пели возле костров, но мне и в голову не приходило посидеть с ними. Мог, конечно, постоять рядом, пока не погаснет папироса, но не больше. Даже к разговорам не прислушивался – не интересны.

А что я знал об этом Миколе? В каком звании он будет в императорской армии, может, постарше меня. У кого узнать? Если пришлые они? Сами себя прикомандировали к полусотне, которая на них же и сложилась вскладчину. Живут обособленно и никого к себе не подпускают, скрытые казаки. Пока сам не расскажет – не узнаешь.

– Так что с патронами? – выдернул из сословных размышлений Николай, теребя край саквы.

– Около сотни есть.

– Это дело! Пошли, заодно переоденешься и деда своего замечательного, как там его?

– Прохор.

– Предупредишь деда Прохора, чтоб не лякался, спать у нас будешь. Завтра выйдем до зари. Сашко, собери гостинчик хорошему человеку и приготовь харчей на завтра для пятерых.

Через несколько минут мы шли в сторону артиллерийских палаток.

Почти одновременно заметили, что ветер резко поменялся. Он стал теплым.

– Сейчас потечет, а к утру подмерзнет, пешки пойдем, – сказал Николай, делая для себя выводы. – Крестом[28] пойдем. Мы с тобой в голове. Гриц и Гулый – плечи. Гамаюн сзади. Он и погонит отару. Мы оберегаем.

– Сколько патронов взять?

– Все.

– Зачем так много? – изумился я, сбиваясь с шага.

– Поручик, ты ж военный человек – должен соображать по-военному. Битвы под Бородино здесь не будет, но небольшой отряд янычар может пробраться за отарой. Дальнобойная, но медленная винтовка здесь не пригодится. А пара револьверов позволит каждому выпустить двенадцать пуль за десять ударов сердца хоть с места, хоть на бегу. Двенадцать секунд на перезарядку, еще двенадцать пуль. Свинцовая стена! В горах Греции и Сербии это сразу поняли.

– Я тоже понял, сейчас зайду к подпоручику Воронцову, у него попрошу.

Через минуту передал Николаю коробку с пятьюдесятью револьверными патронами.

Еще сотню рассовали в моей палатке.

– Ну как же так? Меня берите! – причитал Прохор, помогая собираться. Старик закашлялся, аж слезы из глаз выступили. Николай покачал головой.

– Надо барсука добыть. Барсучье сало поможет.

– Возьмите, а? – неуверенно предложил Прохор, с мольбой глядя на казака.

– Да ты кашлем всех турок перелякаешь. С кем тогда воевать? – и серьезно добавил: – Нельзя, дидык, не до тебя будет.

– Прохор, – я покачал головой.

– Иван Матвеевич, но как же я вас одного отпущу? Вы же дитя малое! Встряпаетесь, а мне потом как перед барыней держать ответ? Графиня сурова. Забьет розгами.

– Не наговаривай на маменьку! – возмутился я. – Она в жизни никого не обидела, и перед батюшкой всегда за дворню заступалась.

– Иван Матвеевич… – плаксиво просил Прохор.

– Диду! Да не нойте. Тошно слухать. Да я за ним присмотрю. Слово даю. Не пропадет твое дитятко. Мы же за баранами идем! Туда и обратно! Еще спать будешь, а мы уже вернемся.

Прохор насупился. Заиграл седыми бровями.

– Смотри за ним, Микола! Обещал мне! С другим бы не отпустил. А раз сам вызвался присмотреть, то отпускаю. И я когда надо – не кашляю. И я тебе не дидык! Я, между прочим, при графьях пятый десяток. Я…

– Не кашляй, ди… дядько Прохор. Не кашляй. Вернусь – принесу тебе сало барсучье и верну барина целехонького.

– Каким берешь, таким и возвращай.

– Само собой.

Прохора Микола заставил съесть кусок сыра, а потом выпить стакан самогона, оставил тонко нарезанной копченой конины.

– Ложитесь, диду. Мясо в рот, оно долго рассасывается, вы все равно не откусите – зубы-то ослабли.

– Ослабли, шатаются.

– Сейчас кутайтесь в одеяла – и спать. Иван Матвеевич у нас переночует.

Видя тревогу в глазах, сказал:

– Даже не думай! Забудь просить! Не возьму! Разок кашлянешь не вовремя – всех выдашь к чертям, все сорвется. Да не журись, старый, овечек встретим – и домой. Всего и дел – спуститься, подняться.

А верный дядька уже почти спал. С голоду быстро опьянел. Да и болезнь брала свое. Похлопал для приличия красными веками, да и захрапел. Тяжело и надрывно. Уложили, укрыли одеялами.

Я скоро переоделся и переобулся. По совету пластуна обмотал ножны тряпками, чтоб шашка не звенела по камням. Заряженный револьвер сунул за пазуху. Готов.

4.2

Микола закрутил меня – хватка крепкая, такие пальцы и рвать могут на части, если придется, заставил присесть, попрыгать. Качал головой.

– Ладно, сгодится, пошли. – Вздохнул: – Все равно по-другому не будет. Сделали что могли.

– Скажи, Николай Иванович, почему ты можешь правильно говорить, а говоришь на тарабарском. Остальные тоже могут?

– Нет, остальные в гимназии не учились.

– Ты учился в