Миг, который никогда не вернется - Анна Толкачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отчего она так малодушна? Зачем ей эта никчемная жизнь?
Ее вид сейчас отвратителен, и мне ее совсем не жалко. Откуда у меня такие циничные мысли? Ведь я люблю свою сестру.
Со стены на все это смотрит Сократ, точнее, портрет. Когда-то очень давно мудрец искал истину, и ничто его больше не интересовало, кроме истины. Когда-то очень давно творил величайший философ. Он не написал ни одной книги. Он ненавидел книги. Сократ считал, что мысли, уже успевшие стать записанными, мертвы, и чтением их не воскресить.
Как никто другой Сократ знал, что в мире ничто не вечно. А сейчас мне кажется, что он сумел перехитрить всех: философов, которые жили до и после него, людей, считающих, что книги — величайшая ценность; а может быть, ему удалось обмануть и саму жизнь. Ведь все, что творили мастера, писали литераторы, что создавали ученые, уйдет в небытие. Оно перестанет быть нужным, а значит, и существовать, как только люди закончат свое существование на Земле. Все будет забыто, все будет разрушено, все умрет. И те, кто искал вечности в материи, невзначай окажутся обманутыми. Ведь если творения их не будут разрушены беспощадностью катастрофы, то те, для кого они предназначались, кто должен был стать свидетелем их бессмертия, умрут. Ведь человек — самое хрупкое из всех творений.
Человек… Творение… Теперь одно из величайших творений человечества исчезло безвозвратно. Умерло. Радио, выдававшее до недавнего времени хоть какие-то звуковые колебания, теперь молчит. Комната погрузилась в зловещую тишину и давящую неопределенность сумерек. Размываются очертания, стираются ощущения, цепенеет мозг, и лихорадочный холод знобит душу. И в наплывающей темноте лишь черные глаза Сократа блестят все так же оживленно.
Так в чем же истина, Сократ?
Май 2006
Обман
В одной стране жил поэт. Не буду рассказывать, где именно и когда он жил, никакого значения это не имеет. Ведь где и когда бы ни жили люди, какой бы ни был политический режим в их стране, будь там тропический или континентальный климат, живи они на острове или на большой земле, в мегаполисе или горном ауле, они всегда и везде будут людьми. Сущность их не изменится от того, будет ли в их государстве плановая или рыночная экономика или вовсе натуральный обмен. И если вдруг, ложась спать в республике, люди проснутся в теократическом государстве, то те, кого мы без лишних колебаний называем людьми, не изменят себе, хотя постепенно они станут другими.
Был ли тот поэт обычным человеком? Обладал ли он способностью меняться или только способностью изменять? Кто скажет вам точно? Разве что сам поэт. Но теперь он уже ничего не скажет — он умер. А мы можем только слегка приоткрыть завесу тайны над его жизнью.
Поэт искренне верил, что творчество существует для того, чтобы зажигать в людях искру жизни. Он любил повторять эти красивые слова за рюмкой дорогого коньяка в компании молодых литераторов во времена, когда и сам был также молод. Он всегда повторял это своим читателям и поклонникам, когда ставил очередной вычурный росчерк на слепящей белизной глянцевой бумаге, предназначенной специально для таких случаев. Поэт не уставал твердить эту фразу, даже когда дела у него шли уже не так хорошо, как раньше — во времена его успеха среди читателей и соратников. Даже тогда он старался не отчаиваться и считал своим долгом вселять свет в сердца людей и дарить им надежду, даже если подчас этого не хватало ему самому. И хотя его друзья все еще хлопали ему и кричали "великолепно!", они знали, что это — ложь. Знал это и сам поэт. Да, он обладал непревзойденным мастерством в вопросах рифмы и великолепно владел техникой стихосложения, но, как оказалось, хоть это и важно, но не первостепенно. Он писал о любви, гармонии и счастье, но в его стихах сквозили одиночество, тревога и печаль. И, чем жарче он уверял читателей в том, что жизнь прекрасна, тем большим диссонансом его строки отзывались в сердцах его недавних поклонников. Поэт без устали строчил стихи о надежде и радости, но все чаще в них проступали, как вздувшийся пузырь ржавчины из-под блестящего слоя краски, тоска и разочарование, все ярче слышен был в его поэмах лейтмотив отчаянья.
Друзья говорили ему: "Брось эти стихи, сейчас поэзия никому не нужна. Сейчас другое время — более жестокое, и люди изменились — их души огрубели и покрылись твердой коркой безразличия. Пиши лучше детективные романы или криминальные повести — вот они пользуются успехом у нынешних читателей. Пиши о сексе и насилии — хоть с голоду не помрешь". Но поэт всегда отвечал им, что это не литература, и что он чувствует ответственность за то, что несет своими произведениями в умы и души читателей. Поэт говорил, что в жизни и так хватает и криминала, и насилия, и писать об этом излишне, это только плодит еще больше зла и агрессии в обществе, которое и так уж нельзя назвать здоровым. Тогда, отвечали ему, ты совсем потеряешь читателя. Но остерегать его было поздно, потому что это уже происходило. Люди все реже и реже читали его книги. Никто не верил его стихам.
Жена ушла от поэта. Она сказала: "Ты не любишь меня, иначе давно бы устроился на нормальную работу. Я работаю сутками. А что делаешь ты? Ты бездельничаешь и сочиняешь никому не нужные глупости. Я устала слышать порицания соседей и поучения моих подруг, ведь… " Поэт не дослушал, ему не было дела до мелочных ссор и пустых упреков.
Скоро поэт привык к тому, что живет один, и теперь, если признаться честно, не видел никакой разницы между семейной жизнью и холостяцкой. Наверное, потому что и раньше, хотя он и был женат, жены для него просто не существовало. Единственное, что угнетало одинокого поэта — сумерки в пустой квартире, когда не к кому обратиться с ничего не значащей фразой вроде: "Давай послушаем последние новости". Тогда, чтобы избегать этих ненавистных сумерек, он начал
