Наваждение - Глория Даймонд

— Хорошо. — Он пожал плечами. — Тогда, может, спуститесь в мой кабинет?

Эвелин снова кивнула.

— Может, мне подняться к вам, чтобы показать дорогу?

Эвелин отрицательно покачала головой, ее лицо на секунду оказалось в полоске света, затем снова скрылось в темноте.

— Я найду, — сказала она и отошла от перил.

Квентин был рад передышке, пусть короткой. Ему нужно было время, чтобы взять себя в руки. Наверное, это из-за холода на балконе он так остро чувствует присутствие рядом этой женщины. Он вошел в комнату, захлопнув за собой дверь.

Наверное, стоит еще выпить. А напиться до беспамятства было бы еще лучше.

Когда, войдя в кабинет, Эвелин увидела Квентина, она пожалела, что не отложила разговор до утра. Квентин выглядел смертельно усталым и неизвестно почему рассерженным. Его галстук сбился на сторону, словно его долго теребили пальцами. Белая рубашка сильно измялась, рукава были закатаны, открывая до локтей мускулистые загорелые руки.

Хуже того, стоя на балконе, Эвелин не заметила, что он явно выпил. И, судя по выражению его глаз, пил он не с радости. Он поняла, что выбрала не лучший момент, чтобы просить денег на подгузники.

Но отступать было поздно. Квентин оставил дверь в кабинет открытой, а сам сел за большой письменный стол, словно намекая, что она оторвала его от важных дел. Эвелин в это не верилось. На столе не лежало ни одной бумаги. Она могла держать пари: сейчас все его дела заключались в изучении содержимого бара.

Когда она вошла в кабинет, он даже не привстал, а лишь указал рукой, в которой держал стакан с виски, на стул.

— Насколько я понимаю, дело касается Конни?

— Да. — Эвелин села напротив него на стул с прямой спинкой. Она чувствовала себя как человек, которой пришел просить. Несомненно, этого Квентин и добивался. — Разумеется.

— Разумеется, — с тяжелым вздохом повторил он и удивленно посмотрел на стакан в своей руке, словно совершенно забыл о нем. — Вы уже говорили с ней?

Эвелин кивнула.

— Мы провели вместе весь вечер. Естественно, мы разговаривали.

— Не вижу в этом ничего естественного. — Вспомнив о виски, он залпом проглотил остатки. — Конни может просидеть в гостиной несколько часов, не сказав ни слова. Она мастерица на подобные выходки. По моим подсчетам, рекорд составляет примерно часа четыре.

Эвелин не знала, что на это ответить. Она заерзала на жестком стуле, только теперь почувствовав, как здесь холодно. Должно быть, он очень долго стоял на балконе, не закрыв дверь в комнату.

От его тона теплее тоже не становилось. Зачем он вообще говорит ей все это? Ждет извинений за поведение Конни? Что ж, извиняться она не собирается. Пока что она еще совершенно не уверена в том, что в ледяном молчании Конни нет его вины.

— Это неприятно для вас обоих, — стараясь не принимать ничью сторону, проговорила Эвелин. — Сидеть молча довольно тоскливо.

Квентин медленно поставил стакан на стол.

— Да. — Закинув ногу на ногу, он откинулся на спинку элегантного кожаного кресла, которое скрипнуло под тяжестью его тела. — Дело в том, что в связи со спецификой бизнеса я часто останавливаюсь в отелях и привык жить рядом с людьми, которых не знаю, которые мне не нравятся и с которыми не общаюсь.

Второй раз за время разговора Эвелин не нашлась с ответом. А что тут скажешь? Эта фраза, произнесенная без всякого пафоса, как бы заранее пресекала возможные изъявления сочувствия. Кроме того, и сама Эвелин, скорее всего, попадала в категорию людей, которых он не знает и которые ему не нравятся. Что это, как не намеренная грубость? Его лицо было абсолютно бесстрастным, и Эвелин ничего не смогла по нему прочесть. Неудивительно, что Конни не стремится к общению с этим человеком. Это слишком тяжело.

— Итак, — он снял галстук резким движением, — что вы хотите мне сказать? Как вы поговорили? Наверное, посвятили весь вечер обсуждению моих бесчисленных недостатков?

— Нет, не всех. — Эвелин чувствовала себя как сапер, который идет по минному полю. Но, если она надеется помочь Конни, необходимо научиться противостоять Квентину. Может, ему и удалось запугать Конни, но она не двадцатилетняя девочка, и пора дать ему это понять. — Она перечисляла их в алфавитном порядке, и сегодня мы дошли до буквы «п».

— «П»… — Он с безразличным видом крутил в руках галстук. — Попробую угадать… Вряд ли она назвала меня положительным и приветливым, а уж тем более прекрасным.

В его тихом голосе Эвелин удалось различить веселые нотки, и она немного успокоилась. Поудобнее устроившись на стуле, она сделала глубокий вдох.

— Вряд ли, — покачала она головой.

— Гм… тогда, может, придирчивым?

— Ну, — Эвелин чуть улыбнулась, — с этого она начала.

Квентин склонил голову набок.

— Подавляющим ее?

— Опять угадали. — Эвелин заметила, что его глаза весело поблескивают в свете лампы.

— Примитивным, презренным, противным, похотливым? — Он явно увлекся затеянной игрой.

Эвелин сунула руки в карманы халата.

— Нет, так далеко она не зашла, — осознав абсурдность происходящего, ответила она. — Первое и второе — да, но остальное — нет.

Он повел себя чисто по-мужски. Он же знает, что Конни даже в самом отвратительном настроении не могла назвать его противным. Ни одна женщина не смогла бы так его охарактеризовать. Господи, он так красив. И привлекателен. Вот еще одно прилагательное на «п», которое подходит Квентину Блейну. Привлекательный.

В это мгновение включилось отопление. Мощный поток теплого воздуха приподнял длинные распущенные волосы Эвелин. Вьющиеся пряди рассыпались, попав на щеки и губы.

Взгляд Квентина переместился на ее рот, словно его завораживали эти каштановые пряди на ее губах. Эвелин неловким движением убрала волосы с лица. Под его пристальным взглядом ей вдруг стало жарко, и она почувствовала, что краснеет.

Господи, это же просто глупо! Она здесь не для того, чтобы обмениваться горячими взглядами с Квентином Блейном. Разговор стал несколько фривольным, пора вернуться к делу. Последнее, чего в данный момент хотела Эвелин, — это чтобы Квентин решил, что она пытается с ним флиртовать.

— В общем, мне показалось, что Конни подавлена, — твердо проговорила она, стараясь не краснеть. — Для такой живой и веселой девушки, как Конни, непереносима зависимость, даже от человека, который желает ей только добра.

— Подавлена? Вряд ли это странно в сложившейся ситуации. — Его глаза потемнели, голос зазвучал безразлично. Веселье покинуло его. — Но вы хотите сказать, что виной тому я?

— Дело в образе жизни, который она ведет. — Эвелин постаралась скрыть разочарование. Может, в своих шутках она перешла границы дозволенного? Или он вообще не переносит критики? — Оттого что она одинока и зависима. Она чувствует себя… — Эвелин поискала нужное слово, — приниженной.