Наследник Шимилора - Елена Жаринова

— Ну, и какие выводы вы сделали? — спросил шеф.

— Никаких, — быстро ответила я и поняла, что краснею.

Он покачал головой.

— Вы решили, что агентство «Лаверэль» занимается чем-то ужасным. Любопытно, что именно пришло вам в голову — у людей такая богатая фантазия!

Афанасий Германович пристально посмотрел на меня, и я снова испугалась. В глубине его серо-зеленых глаз вспыхнул изумрудный огонек и тут же потух — или мне это показалось? Я молча ждала продолжения. А что еще оставалось делать?

— Допустим, вы нравы, — шеф кивнул, — и наша деятельность носит несколько другой характер, чем мы заявляем. Допустим, действительно, с нашей помощью люди отправляются — добровольно, подчеркиваю! — в… скажем так, в не совсем обычные, длительные командировки, которые приносят им неплохие заработки. И допустим, я гарантирую, что с точки зрения закона лично вам ничего не грозит. Каковы будут ваши действия, когда вы покинете мой кабинет? А вы покинете его целой и невредимой, вопреки всем своим фантазиям. Отправитесь писать заявление в соответствующие органы? Уволитесь и постараетесь забыть про наше существование? А может, захотите остаться? Тогда я вам все расскажу. Такие вот дела…

Какой шантаж! Уверена, шеф прекрасно понимал, что бьет без промаха. Разумеется, первый из предложенных вариантов мною всерьез не рассматривался. На роль разоблачительницы я не годилась, поскольку была слишком напугана. Именно страх — а может, здравый смысл? — диктовал мне единственно правильный поступок: схватить в охапку свои вещи и бежать. Прочь от этого дома, никогда не приближаться к нему! Сейчас меня бы не остановила даже угроза остаться без денег, к которым я только-только начала заново привыкать. Но вот всю жизнь ломать голову, что же скрывалось в запретной комнате Синей Бороды… Я залпом допила коньяк.

— Я остаюсь.

Надеюсь, мой голос прозвучал достаточно твердо.

В немигающих глазах шефа снова рассыпались изумруды. Он улыбнулся мне ласково и грустно.

— Я так и думал. Пойдемте со мной, Жанна. Да снимите вы пальто, у нас тепло!

Афанасий Германович галантно принял у меня дубленку и аккуратно повесил в шкаф. Потом провел рукой по полке стеллажа, скрывающего потайной ход. Стена снова отъехала в сторону. Шеф вошел в коридор и обернулся ко мне, неуверенно замявшейся на пороге.

— Пойдемте, пойдемте.

Я шагнула в голубоватое пространство коридора — словно прыгнула с вышки в воду. Лампочки приветственно замигали.

Невозможно было определить, как долго мы шли вдоль слабо освещенных стен. Глядя вперед и оглядываясь назад, я видела лишь бесконечный коридор. А потом меня ослепил яркий свет. Перед нами распахнулась новая дверь.

— Смелее, Жанна.

Шеф взял меня за руку, как ребенка, и заставил войти. Мы оказались в огромном зале с потолком-куполом и теперь стояли в самом центре белого круга, от которого начинались полупрозрачные ширмы, делившие зал на множество секторов. За ширмами я видела людей. Одни суетливо ходили из сектора в сектор, другие напряженно вглядывались в дисплеи компьютеров, третьи что-то взволнованно обсуждали. Поверх одежды у всех были надеты белые халаты. Как только мы с шефом зашли за одну из ширм, он достал откуда-то два таких же халата, один протянул мне, другой надел сам.

Афанасий Германович вел меня по лабиринту секторов. На нас никто не обращал особого внимания, разве что при виде шефа мужчины и женщины помоложе почтительно наклоняли голову. Наконец он почти втолкнул меня в маленькое темное помещение.

— Садитесь.

Я нащупала мягкое сидение и опустилась на него. Тут же прямо передо мной вспыхнул экран. Он занимал всю стену, а потом мне показалось, что стены и вовсе нет.

Я парила над зеленой равниной, окруженной невысокими горами, поросшими лесом. Водопад с грохотом срывался с одного из скалистых уступов. А потом в мою грудь ворвался воздух. Он был настолько чист, что легкие захлебнулись от неожиданности. Мне казалось, я ощущаю вкус и запах: вкус холодного арбуза в жаркий день, аромат мимозы ранней весной. Но это был просто воздух — без единой молекулы выхлопного газа. Таинственный мир был залит светом, в котором дробились все оттенки красного: тяжелый багрянец, невесомый алый, жизнерадостный розовый. В струях водопада рассыпалась радужная феерия.

А потом из леса вышел зверь. В солнечном свете розовела его белоснежная шкура. Изящная голова венчала длинную стройную шею, а на лбу высился серебристый рог.

— Единорог! — ахнула я.

Словно услышав мой возглас, единорог ударил по земле серебристым копытом, поднялся на дыбы и трубно заржал. Тут же из леса выбежали его сородичи — белых среди них не было, только вороные, серые в яблоках, гнедые, каурые, буланые… На этом мои познания в мастях заканчивались. Некоторые были совсем детеныши: у них на лбу рог пробивался смешной шишкой. Дружно распустив хвосты, единороги проскакали по равнине.

Потом картинка изменилась. Я очутилась в университетской аудитории — скамьи амфитеатром поднимались по стенам. Студенты в одинаковых мантиях и круглых беретах внимали профессору, вещавшему с кафедры. Я успела отметить, что среди студентов были и молодые девушки.

— В тот год могущественный король Лесант собрал вокруг себя своих верных рыцарей, — скрипучим голосом говорил профессор. — Он освободил наши земли от нечисти, расплодившейся после Великого Раскола. Повсюду люди приветствовали своего короля… А когда Лесант Первый умер и завещал корону своей жене, королеве Гротис, неподалеку от Вэллайда была посажена священная роща — в память о великом монархе. Пламя погребального костра взвилось до самых небес, и храмы Шана дрожали от рыданий безутешного народа…

Картинка снова изменилась — теперь я могла любоваться берегом моря. По кромке песка неслись во весь опор два всадника — мужчина и женщина. Всадница была в узких брюках и камзоле, отделанном золотым шитьем. Белокурые локоны, кокетливо покрытые бархатным беретом с петушиным пером, развевались по ветру. Мужчина скакал с непокрытой головой, из-под расстегнутой короткой куртки видны были белые кружева рубашки. Женщина заливисто хохотала, обгоняя своего спутника. Но меня больше поразили не всадники, а их кони. Увидев такое, легко можно было усомниться в собственном рассудке! Одна лошадь была нежнейшего сиреневого цвета с ярко-оранжевым хвостом и гривой, у другой мелкий белый крап рассыпался по небесно-голубой шерсти.

А на горизонте опускалось в море солнце. Оно было огромным, горячего темно-красного цвета, и волны пурпура разбегались по воде…

— Что это? Где? — взмолилась я, чуть не плача.

Картинка исчезла. Я снова была в маленькой комнате перед потухшим экраном. Свет зажегся, и я увидела, что кроме шефа, здесь находится Алена. Лица у обоих были взволнованные, и мне даже показалось, что в глазах женщины блестят слезы.

— Что это? — повторила я.

— Это Лаверэль, — сказал, словно выдохнул, шеф.