Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон

Я задвинул Юлиана и коробку из-под обуви в дом, выкатил из гаража велосипед и, стоя на залитой солнцем улице, наблюдал за Венесуэлой. Вот она появилась на террасе Нойеншвандера, поправила бейсболку, вытащила гаечный ключ и стала возиться с шезлонгами. Я подумал, что если найду достаточно большой горшок, то вырву целый каштан и поставлю его Венесуэле на подоконник.

Была суббота, послеобеденное время, я лежал животом на полу моей комнаты, уткнувшись подбородком в ладонь, мусолил конец карандаша и таращился на разлинованный лист бумаги. Мысли постоянно возвращались к последнему уроку экономики.

Я пришел в класс с решимостью отстоять свою позицию и донести до фрау Брунисхольц идеи, озарившие меня в среду утром. Я уговаривал ее прослушать кассету, заливал про «право на шанс» и просил уделить мне всего две минуты ее «драгоценного времени».. В конце концов она сдалась и включила кассету перед всем классом. Скептическое выражение на ее лице постепенно сменилось на удивленное, потом прямо-таки на ошеломленное. Кассету прокрутили от начала до конца – все шестьдесят минут. В двух местах Рэмбо Ридель попросил отмотать обратно, чтобы послушать еще раз. В конце урока фрау Брунисхольц сказала, что выскажется по этому поводу позже.

– Теперь мне можно задавать вам вопросы?

– Вы можете задавать вопросы.

.. Я вытащил карандаш изо рта и торжественно-витиеватым шрифтом вывел вверху листа:

Умные вопросы по экономике

После этого я перевернулся на спину Потом снова на живот. Одолел позыв почесать руку, потом я стал бороться с потребностью заснуть. Мысли то и дело уходили в сторону. Наконец, у меня затекли ноги.

Я встал и прошелся по комнате, что побудило Эм Си Барсука (согласен, имя идиотское) показать нос из-за «Географии Африки». Я вспомнил, что забыл его покормить. Пошел на кухню, открыл банку красных бобов, отнес в комнату, снова лег перед разлинованным листом и стал наблюдать, как ест барсук. Брат уже прошел обследование – неравномерный ритм сердца, как и раньше – и укатил к своему хомяку в спокойную мастерскую в Зимментале (сказав напоследок: «Мой хомяк, твой барсук»). Эм Си Барсук быстро прибавлял в весе и обрастал шерстью, по всей видимости, собираясь превратиться в неуклюжего, коротконогого зверька с белой головой и черными продольными полосами через глаза и уши. Он имел собственные представления о хороших манерах и гадил везде, где придется. Кошачий туалет, который я поставил для него под кроватью, он игнорировал.

Изрисовав чистый лист интернациональными символами мира и анархии, я еще немного посмаковал свой успех, потом вышел из комнаты, отлил, вернулся, скомкал лист, засунул барсука (который ленился бегать сам) в коробку из-под обуви, отправился на остановку, сел в гудливый городской автобус, идущий в Гватт, вышел на остановке «Дуб нищих», купил пива в супермаркете и направился к Хюсейину Эрйылмазу, завхозу.

Я знал, что хорошо проведу время, если только он даст мне посмотреть свои порнооткрытки.

Эрйылмаз жил на Оберматтвег в обветшалом многоквартирном доме времен экономического чуда. На входной двери, которая почему-то оказалась незапертой, висел плакат с изображением родной турецкой деревни Эрйылмаза (несколько мазанок, минарет, зеленая река).

Я услышал его голос, заполнявший собой всю лестничную клетку.

– А ну признавайтесь, тупые твари, куда попрятались!

Я слегка приоткрыл дверь. Эрйылмаз стоял спиной ко мне в прихожей (которую и прихожей-то назвать трудно – старый дощатый пол, пара крючков для одежды и комбинированный шкаф). На нем были синие спортивные штаны, мускулистый торс оставался открытым. В руке завхоз держал бутылку – видно, уже набрался как дырявая подлодка. Тряся головой и уперев взгляд в пол, он продолжал распинаться. Насколько я мог видеть, в квартире никого больше не было. Не исключено, что он разговаривал с белыми мышами.

– Куда вы подевались? Выходите и поболтайте со мной. Всего на пару слов, слышите? Предлагаю перемирие. Разве плохо?

Бутылка выскользнула у него из руки и с грохотом упала. По полу растеклась бесцветная жидкость.

– Черт! – заревел Эрйылмаз. Поднял бутылку и поставил ее на шкаф.

Я постучал.

– Кто там? – спросил он удивленно.

Я просунул голову в прихожую.

– Это я. Вот решил зайти.

Завхоз, качаясь, подошел к двери. Увидел Эм Си Барсука в коробке и выпучил глаза.

– Что это, черт побери?

– Мы с пивом, – сказал я.

– С пивом? – Вид у Эрйылмаза стал совсем растерянный. – Франц, черт тебя дери, когда ты начнешь нормально питаться?

Он впустил нас внутрь.

Квартира Эрйылмаза была захудалой, но очень чистой и уютной халупой. Маленькую жилую комнату населяли желтый диван, низкий столик, японская круглая лампа-луна под потолком и голубые обои с лилиями. На книжной полке лежали несколько книг и что-то, похожее на кинжал.

Мы с Эм Си Барсуком плюхнулись на диван, собираясь придавить бесполезный остаток субботы ленивыми задами и никчемными занятиями. Я принялся расширять свои познания насчет многообразия женских форм, листая огромный, страшно несподручный фотоальбом, в котором Эрйылмаз хранил порнооткрытки. Эрйылмаз сидел на корточках, прислонившись к дивану, держал в руке, как гантель, бутылку из-под минералки, наполненную хлебной водкой, и сам с собою играл в нарды. (Как-то раз я его спросил, зачем он постоянно переливает водку в бутылки из-под минералки, он посмотрел на меня красными глазами и снисходительно улыбнулся. «Почему ты называешь это водкой? Никакая это не водка». – «Что же вы тогда пьете?» Он повернул голову, бросил взгляд на свои книги, которые почти все были по медицине, паразитологии и иммунологии, и задумчиво так говорит: «Родниковая вода, мой мальчик, очищающая родниковая вода».)

– Смотри-ка, – шепнул я Эм Си Барсуку, – мы отняли у лживого выпивохи его любимое место.

– Откуда эта псина? – бодро поинтересовался Эрйылмаз, глядя на доску.

Я объяснил. Эм Си Барсук выкарабкался из коробки.

Эрйылмаз забеспокоился.

– Он у тебя того – к чистоте приучен?

Я признался, что нет.

– Эм Си не любит наполнители. Не могу же я его в кошачьем туалете замуровать.

Таращась на ползающего по дивану барсука, Эрйылмаз изрядно отхлебнул из горлышка. Я перевернул страницу.

Не спуская глаз с барсука, он сказал:

– Как ты думаешь, почему женщины соглашаются, чтоб их так фотографировали?

К женщинам на «своих» открытках Эрйылмаз относился до странности трепетно. Фото были все черно-белые и сделаны еще в пятидесятых. Их еще Джон Кеннеди и Анаис Нин разглядывали.

– Возможно, это им нравится больше, чем продавать сковородки, – ответил я.