Рассказы веера - Людмила Третьякова

Выйдя из кафе, капитан на мгновение остановился, вдохнул свежего воздуха и решительно зашагал прочь, быстро исчезнув в опустившихся на Пале-Рояль густых сумерках.

На следующий день после погрома целая армия садовников и разного рода мастерового люда принялась наводить порядок. Бесконечной чередой двигались обозы с мусором, битым стеклом, камнями, поломанной зеленью. Служители парка отмывали захватанные ноги и прочие части тела мраморных богинь, везли из теплиц рассаду и молодой кустарник. Отовсюду доносился стук: чинили двери, вставляли стекла. Хозяева лавок, рестораций и магазинчиков подсчитывали убытки.

Общие усилия дали свой результат. Помогли и теплые летние дожди: парк снова зацвел и заблагоухал. Через две-три недели следы недавних событий почти исчезли.

Обитатели фешенебельных районов, поужасавшись, нашли другие темы для разговоров. На окраинах тоже все вошло в обычное русло, если не считать, что зачинщиков безобразий в Пале-Рояле выгнали с работы. Прочие же продолжали трудиться по четырнадцать часов в день. Продукты продолжали дорожать, матери семейств пытались продать на Новом мосту жалкое тряпье, чтобы хоть несколько дней не слышать плача теряющих силы детей.

Король, и на этот раз отделавшись от депутатов третьего сословия туманными обещаниями, продолжал считать себя отцом Отечества и сказал кому-то из приближенных: «Кроме вас, да еще меня, нет никого, кто бы так близко принимал к сердцу интересы народа». Эта фраза воспринималась как анекдот даже среди аристократии.

Снова возобновились прерванные было из-за известных событий поездки в Булонский лес – место отдаленное и весьма подходящее, чтобы перемыть кости его величеству и веренице министров, судей и прокуроров, которые продолжали наживать целые состояния, ловко распродавая денежным людям свое влияние при дворе. Интриги, романы – о чем еще можно говорить, вдыхая чистый воздух и любуясь бликами солнца на зелени двухсотлетних дубов?

...Обе княгини – Голицына и Шаховская – часто ездили вдвоем в Булонский лес. Однажды Наталья Петровна, вдруг примолкнув, стала внимательно вглядываться в кавалькаду всадников, которые ехали по узкой тропинке параллельно движению коляски подруг.

– Быстрее же, быстрее взгляните сюда, – взволнованным шепотом, будто и впрямь кто-то их мог услышать, заговорила Наталья Петровна. – Видите того, первого, на серой лошади? Это принц Аренберг – прекрасный и загадочный.

Шаховская тут же посмотрела, куда показала подруга, но огромные кусты жимолости, росшие на обочине, скрыли от нее четкий силуэт всадника, возглавлявшего кавалькаду.

– Вы о нем не слышали? Это странно. Луи Аренберг – весьма интересная личность, с какой стороны ни взгляни, – сказала Голицына. – В его жилах течет кровь знатнейших родов Франции и Бельгии. Что касается последней, то он мог бы стать там королем. Да, да, если б история чуть-чуть пошла по-другому. Но все равно, даже и без короны il est charmant. Он очарователен. А какой у него замок близ Брюсселя! Это нечто сказочное, достойное настоящего короля! – Заметив, как внимательно слушает ее Шаховская, рассказчица продолжила: – Но представьте, княгиня, какая странность: этот человек, рожденный с золотой ложкой во рту, не жалует монархов! Австрийского императора он называет не иначе как палачом своей любимой Бельгии. Людовик же у принца, француза по отцу, вызывает презрение. Ну, между нами, тут он не так уж и не прав... Ах, в обществе все знают – принц карбонарий, чистый карбонарий, но какой неотразимый! Когда он появляется в обществе, дамы... О! – Голицына игриво повела плечами. – Ca n’a pas de nom! Этому нет названия!

Шаховская, с интересом слушая рассказ Натальи Петровны, спросила:

– Он, что же, очень красив? Я не успела разглядеть.

– Что значит красив? – с легким возмущением отозвалась Голицына. – Луи Аренберг – настоящий мужчина и рыцарь! Он не какой-нибудь смазливый сердцеед, от которого просто тошнит. К тому же, разве вы не знаете, дорогая, страдание придает нечто такое, что всегда трогает женские сердца.

– Страдание?

Эверле – родовой замок Аренбергов в Бельгии. Он и по сию пору считается архитектурной жемчужиной, которая не только заставляет любоваться своими идеальными пропорциями, но и будит особые, романтические чувства, когда остается лишь вздохнуть: «Ах, если бы стены умели говорить!» С 1921 года замок одного из знатнейших родов бельгийского дворянства перестал быть частной собственностью. Сегодня здесь расположен Католический университет.

– Да-да! Видите ли, Аренберг хотя и молод, но уже вдовец. Жена умерла очень рано, оставив ему маленькую дочку, которую Луи обожает. Крошку Мари воспитывает его сестра. Он часто навещает девочку. Похоже, прошлое до сих пор не отпускает его. Во всяком случае, принц не замечен ни в одной любовной интриге. Всегда безукоризненно любезен и очень сдержан. Седая прядь в темных волосах этого тридцатилетнего мужчины выглядит весьма интригующе. Я слышала, что принц дал зарок вовсе не жениться. Очень жаль... Улыбнувшись, Шаховская сказала:

– Вы так восторженно говорите о нем. Нет ли тут какого вашего интереса? Или я ошибаюсь?

– Вам, милая, нельзя отказать в проницательности, – ответила Голицына. – Нам, матерям, никогда нельзя забывать о будущем дочерей. Что ни говори, Аренберг – прекрасная партия. Но, признаться, я желала бы отдать дочерей за соотечественников. К тому же меня пугают убеждения принца. Впрочем, как знать, как знать... Софи, конечно, еще мала, а вот Катрин входит в самый возраст. Кстати, почему вы сегодня без дочери? Я привыкла видеть вас безотлучно от нее.

Шаховская улыбнулась:

– Да, это правда, я целиком принадлежу этой капризнице. У меня нет никого дороже ее. Так вот, поверите ли, ей взбрело в голову учиться игре на арфе. А уж если моя Лиза что решит!.. Это на вид она тиха и покладиста. Так вот, арфу, разумеется, я купила, пригласила и преподавательницу. И началось какое-то сумасшествие! Надо знать эту девчонку: она не ведает полутонов, если учится играть – то до обморока. Все время ее посвящено арфе. Представьте, даже от поездок в Пале-Рояль она отказывается.

Варвара Александровна продолжала без умолку говорить о дочери:

– А главное, она делает поразительные успехи. О, не думайте – при всей моей привязанности, я умею судить о ней здраво! Все, что касается искусства, ей дается легко. С кистью и красками она управляется так, будто ее кто-то специально обучал, а стихи декламирует наизусть страницами, и причем с таким чувством! Я, правда, не подаю вида, что прихожу от нее в восхищение, – поверьте, я не обладаю и малой толикой талантов моей Лизы.

– Возможно, – улыбнулась Голицына, – они достались ей от батюшки?

Шаховская округлила глаза и заговорщицким шепотом произнесла:

– Я в этом очень сомневаюсь... И они обе рассмеялись.

– Во всяком случае, хочу от лица нашей прелестной принцессы Ламбаль, с которой я накоротке, пригласить вас с дочерью к ней на вечер, на благотворительный вечер, – уже серьезно сказала Голицына. – Она устраивает его в пользу приюта для подкидышей в Сент-Антуане. Я рассказывала принцессе о вас. Не отказывайтесь, Ламбаль мила, добросердечна и к тому же лучшая подруга королевы! Это что-то да значит!