Тени школы Кейбл. Избранницы тьмы - Эбигейл Гиббс

Нет. Я должна быть в одной из лучших школ, изучать политику и юриспруденцию, готовиться к своему первому появлению в Совете, которое должно состояться в день моего шестна­дцатилетия, в этом ноябре…

Идти я не собиралась. Это не было обязательным, и в мое отсутствие место занимал представитель Атенеа, принимая решения вместо меня. Это было взаимовыгодным: они получали больше власти, а я могла оставаться вдали от двора. В самом деле, никто ведь не станет протестовать против такого положения дел.

Я поставила горячую чашку крепкого чая на стол рядом с ноутбуком, чтобы согреть его. Комната наполнилась ароматом жасмина, а угол экрана запотел. Юбку и блузку я сложила и оставила на подушке с цветочным рисунком, которая лежала на сундуке в ногах моей двуспальной кровати. Затем я открыла сто­явший в углу шкаф красного дерева, единственный предмет мебели, который мне удалось убедить родителей привезти из моей комнаты в школе Сент-Сапфаер, и провела рукой по вещам, которые висели там. Здесь были платья в цветочек и черные брюки для работы. Рядом с зимним школьным джемпером расположились плиссированные юбки всех цветов. В самый же конец были задвинуты обернутые в серый полиэтилен уже маленькие на меня бальные платья и корсеты с небольшим количеством косточек, но все же настолько тугие, что дышать в них было непросто, а о еде и речи быть не могло.

Я знала, что в одном из этих чехлов спрятано бледно-желтое бальное платье с белыми перчатками до локтя и парой сатиновых туфель, зашнурованных белыми лентами. Именно в нем я появилась при дворе, когда мне исполнилось двенадцать. Это был не первый мой визит ко двору и не первая встреча с Атенеа — моя бабушка была близка с ними, — но именно тогда я впервые действительно поговорила с детьми королевской ­семьи. Тогда же я поняла, кто я такая и кем стану. Когда другие девочки смотрели на меня с завистью, а взрослые обращались ко мне и к бабушке с почтением, я осознавала, что значило принадлежать к Дому Элсаммерз, уступая титулом только самим Атенеа, быть почти королевских кровей.

Помнит ли он те недели, которые герцогиня и ее внучка провели в его доме?

В другом чехле, спрятанном в самой глубине шкафа, было черное платье.

Траурное платье. Тот день он точно не забудет.

Я прогнала эту мысль, сняла с плечиков широкую сорочку, надела ее и, поджав ноги под себя, присела к ноутбуку. Мне предстояло написать длинное письмо-тираду Джо, моей давней подруге-Сейдж, которая была так далеко, когда нужна мне больше всего.

Следующее утро омрачалось перспективой первого урока анг­лийской литературы с принцем. Будто проглоченная вишневая косточка, комок страха опускался из моего горла все ниже и ниже в живот, когда я стала считать число людей, которые уже составляли его свиту. Их было больше половины класса. Комок увеличился.

Утро этого дня мало чем отличалось от предыдущего с одной только разницей — рядом не было суетящейся мамы. Верхняя пуговица моей блузки осталась незастегнутой, юбка была два раза подвернута в поясе, а глаза подведены карандашом. В это утро мне ничего не оставалось, как полететь в школу: отвезти меня к парому было некому, а на автобус я не успевала.

Второй день семестра в школе выдался небывало оживленным. Автобусы уже приехали, и, казалось, абсолютно каждый из учеников пытался протиснуться во двор. Они висели на перилах по обеим сторонам лестницы, ведущей во двор, или сидели на лавках, а на их волосы то и дело ложились лепестки с деревьев. Но большинство стояли. Пробираясь между группами, которые оживленно болтали, я очень скоро увидела причину происходящего. Непринужденно опираясь на край лавки, принц стоял в окружении своей свиты и, к моему отвращению, моих друзей.

Принц заметил меня раньше остальных и первым ко мне обра­тился.

— Фэллон, — заранее поправил он, предвидя, что я собиралась произнести.

Вместо ответа я присела в реверансе. Я была благодарна, что он не озвучил мой титул.

Оскорбленная тем, что принц оборвал ее на половине фразы, Гвен ненадолго надулась, но скоро снова повернулась к нему, пытаясь заново увлечь разговором. Если он и слышал ее, то виду не подавал. Его глаза смотрели на меня, и взгляд был таким пристальным, будто я стала проблемой, в которой нужно разобраться.

— Ваш меч… Вы всегда носите его с собой?

— Время от времени.

— Вы позволите?

Он выжидающе протянул руку. Я его просьбу не выполнила, моя рука лишь сильнее сжала рукоятку. Выражение замешательства быстро сошло с его лица, он опустил руку на пояс и предложил свой меч в обмен на мой. На этот раз я не колебалась. Он взял мой меч и взвесил его в руках.

— Легкий, очень легкий. Слишком широкий для рапиры, но и слишком длинный для парадного меча.

Я производила такую же оценку его клинка, хотя и воздерживалась от озвучивания своих комментариев. Как по мне, слишком тяжелый. Рапира, хотя и заточена по всей длине с обеих сторон, как и мой меч.

— Изогнутый эфес, очень изысканно. А на рукоятке выгравирован герб. Я предполагаю, этот меч принадлежал вашей бабушке?

В моей груди начал разгораться знакомый огонь. Я сглотнула.

— Да.

— Я так и думал. Вам передали его в день похорон, не так ли? Я помню, он лежал на крышке ее гроба.

Я не дала себе времени обдумать глупость собственного поступка, просто подняла меч принца и прижала острие к его шее. Мое дыхание было отрывистым, но руки не дрожали. Его лицо отразило полнейшее замешательство, как будто он не мог понять, чем именно мог оскорбить меня, а затем снова стало спокойным и уверенным.

— Предлагаю вам опустить его.

Я не шелохнулась. Его голос звучал мягко, но в нем слышалась сила, когда он снова заговорил:

— Помните, кто я, герцогиня. Опустите меч.

Я знаю, что тебе все известно.

— Это приказ!

Я видела, как за его спиной бриз раскачивает крону деревьев, срывая с них лепестки, летящие на землю, чтобы быть растоптанными под ногами учеников, для которых уже прозвенел звонок на урок.

За тем деревом было море черноты, а между ними виднелся неровный, обтесанный погодой камень, что торчал из земли. Между темными колоннами стояла, замерев, девушка. Уже не ребенок, но еще и не взрослая, она была одета в черное платье и черную же вуаль, что должна была скрывать слезы. Но слез на ее лице не было. За ней был фамильный склеп, но бабушка ее будет похоронена не там. Ей была оказана высочайшая честь почить в Атенеанском соборе. Дубовый гроб, накрытый бархатом голубого королевского цвета с изображением герба Дома Элсаммерз, стоял на постаменте перед склепом. Там же были меч и кинжал покойной герцогини вместе с другими символичными мелочами, которые оставили те, кто приходил почтить ее память во время церемонии прощания.