Материнское воскресенье - Грэм Свифт

Теперь-то у них подобного опыта хватало с избытком. И она была уверена, что у него никогда не было никого лучше ее. И у нее не было никого лучше. И все это она читала сейчас в его глазах, которых он с нее по-прежнему не сводил. А он читал все это в ее ответном взгляде.

Она чувствовала, что сейчас не выдержит, что уже едва сдерживает готовые пролиться слезы, глядя на него и читая в его взгляде то, о чем они оба молчат; однако она понимала, что если позволит себе заплакать, то сильно проиграет в его глазах. Нет, она должна собрать все свое мужество, проявить великодушие и безжалостность, предлагая ему себя – возможно, в последний раз.

Забудет ли он когда-нибудь, как она лежала нагая, распростертая на его постели?

А ведь он действительно не спешил. Стоял себе, залитый солнечным светом, льющимся в окно. Лишь его обнаженный торс пересекали две полоски тени от оконной решетки. Он даже часы перестал заводить. Но если он все же намерен сесть в автомобиль и уехать, то ему нужно собираться прямо-таки с невероятной быстротой.

Она не понимала, как ему удалось достигнуть такой уверенности в себе. Позже, вспоминая, она станет восхищаться этим и почувствует себя почти испуганной его тогдашним самообладанием. Неужели это качество свойственно всем таким, как он? Неужели оно дается просто так, по праву рождения? И его вовсе не нужно в себе вырабатывать? Нужно просто всегда быть уверенным в себе. Но тогда тебя, конечно же, захлестнет мучительное ощущение зыбкости всего окружающего мира. С другой стороны, если Пол действительно станет юристом, обычным юристом – Джейн очень ему в этом сочувствовала, понимая, что в темном костюме юриста он точно будет ощущать себя узником в темнице, – то от его былой самоуверенности очень скоро не останется и следа.

Мысли, как безумные, метались у нее в голове, сменяя друг друга: предположим, что она – то есть Эмма, мисс Хобдей, – все-таки сумела его заполучить. Предположим – на дворе у нас 1924 год, новые времена, – что она, собравшись с духом, решила все-таки сама приехать в Апли на своем «Эммамобиле», чтобы сделать ему сюрприз и заставить прервать «эту бесконечную зубрежку» в такой удивительный, поистине великолепный денек. Итак, колеса хрустят по гравию. Ее нежный «цветочный» голосок, в котором есть что-то от протяжного лошадиного ржания, раздается под открытым окном его спальни, поскольку она отлично знает, где его спальня… «Я приехала за тобой, Пол! Ты где?»

И что тогда? Джейн ни капли не сомневалась, что Пол, конечно же, сумел бы как-то уладить даже столь неловкую ситуацию. Даже если бы из одежды на нем было только кольцо с печаткой. Даже выглянув в таком виде в окно. «Эмси, дорогая! Какой сюрприз! Подожди секундочку, я только рубашку накину, хорошо?»

А вот сумела бы она, горничная Нивенов, неизвестно как оказавшаяся в особняке Шерингемов, со всем этим справиться?

На туалетном столике были разложены разнообразные мелкие предметы, составлявшие его повседневные доспехи. Одни казались ей весьма сентиментальными, другие – просто полезными, но каждый был частицей его собственного, личного сокровища, словно выставленного напоказ. Щетки для волос, гребни и расчески. Запонки и булавки для галстука в коробочках. Фотографии в серебряных рамках. Почти все вещицы были серебряными, тщательно вычищенными Этель. Любая горничная обязана не только повсюду вытирать пыль, но и, разумеется, ухаживать за личными вещами хозяев, полировать их и непременно тут же возвращать на прежнее, законное, место. Что ж, наводить порядок на туалетном столике мужчины гораздо проще, чем возиться с мелкими женскими вещичками.

Если ты вырос в окружении подобных предметов, если многие из них принадлежат лично тебе, служа как бы некими знаками твоего отличия, тогда, наверное, легко стать таким уверенным в себе. А что уж говорить о содержимом гардеробной Пола, прилегавшей к его спальне, – Джейн успела мельком туда заглянуть, когда он буквально втащил ее в свою комнату. Сколько же там было аккуратно развешанных вещей – выбирай не хочу! А сколько еще всего было разбросано по дому!

Все имущество Джейн, в том числе и одежду, можно было уложить в одну небольшую коробку. Если бы ей понадобилось куда-то спешно уехать – а такое с ней могло случиться всегда, – она запросто собралась бы в одну секунду.

Но сейчас ей казалось, что именно эти побрякушки, эти «украшения для мальчиков», предъявляют на него свои права, одновременно подтверждая его особое положение в обществе. Перстень с печаткой. Карманные часы. Запонки. Собираясь выходить из дома, он брал с собой еще портсигар с монограммой и зажигалку. И непременно напоследок проводил по волосам щеткой в серебряной оправе или черепаховым гребнем. Оба его брата, отправляясь за море, во Францию, взяли с собой, должно быть, целую кучу подобных вещиц, наверняка по большей части только что купленных – из чисто мальчишеского желания похвастаться перед сверстниками, продемонстрировать свое превосходство. Вот только из Франции они уже не вернулись. Там остались и их кисточки для бритья с ручками из слоновой кости, и всякие прочие красивые и дорогие штучки. А их фотографии в серебряных рамках стояли теперь на его туалетном столике. Джейн сразу их заметила, как только вошла, и поняла, что это наверняка фотографии Дика и Фредди. На обоих красовались офицерские фуражки. Джейн никогда раньше его братьев не видела. Да и где она могла бы их увидеть?

И она все время смотрела на них, пока Пол ее «разоблачал».

Мягко ступая, он прошел из спальни в ванную. И на нем по-прежнему ничего не было, кроме перстня с печаткой. В ванной он особенно не задержался. Ему нужно было только умыться, рот прополоскать, ну и что там еще делают мужчины. В общем, произвести все необходимые действия, чтобы удалить со своего тела всякие следы ее прикосновений. Впоследствии она не раз будет думать об этом.

Во время его краткого отсутствия, как ей показалось, стены комнаты словно сдвинулись, то ли вытесняя ее, то ли заставляя ее почувствовать себя чем-то вроде предмета мебели. Она даже не пошевелилась – так и лежала, и впрямь точно неодушевленный предмет, хоть и являла собой комок трепещущей плоти. Он ведь не подал ей никакого знака, означавшего, что ей следует начать двигаться – что раз уж он встал, то и ей лучше бы поскорее сделать то же самое. Нет, пожалуй, наоборот. И он отнюдь не удивился, вновь войдя в спальню и увидев, что она упорно продолжает лежать. Мало того, похоже, именно этого он от нее и ожидал – ему явно хотелось, чтобы она по-прежнему оставалась в его постели.

Теперь от него исходил такой аромат, который она вполне могла бы должным образом оценить, если бы он не заглушал запах его пота, куда более сладостный для нее сейчас. Она и об этом тоже потом не раз вспомнит: как он тогда старательно обтерся своим одеколоном. Однако он продолжал расхаживать по комнате голым и совершенно никуда не спешил. Хотя и захватил из гардеробной свежую белую рубашку, бледно-серый жилет и галстук, решив, по всей видимости, что все остальное в спальне на кресле – там, куда он так небрежно швырнул свою и ее одежду. Он, разумеется, мог бы полностью одеться прямо в гардеробной, но, должно быть, привык одеваться именно здесь, на свету у окна, рядом с туалетным столиком, разглядывая свое тройное отражение в косых зеркалах трельяжа. Гардеробную он воспринимал, скорее всего, просто как хранилище одежды.