Надеюсь и люблю - Кристин Ханна

Рука Розы вдруг замерла. Она вспомнила о том, как грандиозные мечты ее дочери неожиданно съежились, а потом и вовсе испарились под жарким калифорнийским солнцем.

Как давно это было! Теперь от ее мечтаний не осталось и следа.

– Теперь у меня большие надежды, детка. Я мечтаю о том, что придет день, когда ты сядешь на этой кровати и откроешь глаза… что ты вернешься к нам. – Ее голос дрогнул и превратился в надтреснутый шепот. – Теперь у меня есть мечта. Ты ведь всегда хотела, чтобы я о чем-нибудь мечтала. Теперь я мечтаю за нас обеих, Микита.

Позже в тот же день Стивен вызвал Лайема и Розу к себе в кабинет.

– У меня хорошая новость: ее состояние стабилизировалось. Мы отключили ее от аппарата, и теперь она дышит самостоятельно. Нам даже не пришлось делать трахеотомию. Кормят ее внутривенно, но из отделения интенсивной терапии мы перевели ее в отдельную палату в западном крыле.

Лайем почти не прислушивался к словам. Он слишком хорошо знал, что когда доктор начинает разговор с родственниками со слов «хорошие новости», значит, надо быть готовым к тому, что за ними последует сообщение о чем-то серьезном и малоприятном.

– Она дышит? Это значит, что она живет, да? – спросила Роза.

– Да, – кивнул Стивен. – Проблема в том, что мы пока не знаем, почему она до сих пор не пришла в себя. У нее здоровый организм. Мозговая активность в норме. Судя по всем показателям, она должна быть в сознании.

– А как долго человек может так проспать? – спросила Роза.

– Некоторые просыпаются через несколько дней, другие… – Стивен замялся. – Другие остаются в коме годами и могут не выйти из нее никогда. Жаль, что я не могу сказать вам ничего более утешительного.

– Спасибо, Стивен.

– Она в двести сорок шестой палате, – сухо ответил он.

Лайем поднялся из кресла и взял Розу под локоть.

– Пойдем к ней.

Роза молча кивнула. Рука об руку они покинули кабинет Стивена и направились к новому пристанищу Микаэлы.

Войдя в палату, Лайем первым делом подошел к окну и распахнул его, подставив лицо свежему ветру, затем подошел к кровати и прикоснулся к щеке жены.

– Наступила зима, любовь моя. Ты заснула осенью, и вот уже зима, хотя прошло всего три дня. Как это может быть? – Лайем судорожно сглотнул. Он вдруг представил себе, какая жизнь ожидает его теперь – бесконечная череда загруженных работой дней и пустых ночей. Календарь, отсчитывающий долгие недели без Микаэлы. День Благодарения, Рождество, Пасха.

Он попытался заставить себя не думать об этом, понимая, что в этой ситуации нельзя терять надежду. Но силы подчас оставляли его.

– Ты не должен сдаваться, доктор Лайем. – Роза коснулась его плеча, словно прочитав его мысли. – Она принадлежит к числу тех счастливчиков, которым суждено проснуться.

Он сам сознательно ввел тещу в заблуждение относительно истинного положения дел, уверенно заявив, что теоретическая возможность трагического конца не имеет отношения к Микаэле. И теперь он не мог пойти на попятный, хотя такие варианты, как поражение мозга, паралич и пожизненное состояние комы, ему как врачу представлялись вероятными. Лайем знал, что завтра утром он станет сильнее и непременно ухватится за хрупкую надежду на счастливый конец. Последние несколько дней он чувствовал, как зыбкая почва уходит у него из-под ног и что ему трудно бороться со своим страхом.

Лайем выпрямился, закрыл глаза и попытался не думать о том, что ему предстоит жить день за днем, неделя за неделей в ожидании возвращения Микаэлы.

– Я никогда не сдамся, Роза. Но мне нужно… что-нибудь, что укрепит мою веру. Мой коллега, к сожалению, этого сделать не смог.

– Вера в Бога может стать для тебя опорой, Лайем. Не бойся довериться Ему.

– Не сейчас, Роза, прошу тебя…

– Если ты не готов обратиться к Богу, поговори хотя бы с Микаэлой. Ей нужно постоянно напоминать о том, что вокруг нее продолжается жизнь. Теперь только твоя любовь может заставить ее вернуться.

– А если этого не произойдет, Роза? – Лайем обернулся к теще.

– Обязательно произойдет.

Лайем позавидовал ее слепой вере, дающей непоколебимую уверенность. Он попробовал найти в своей душе что-нибудь похожее, но обнаружил только страх.

– Ты ей нужен сейчас, – продолжала Роза. – Больше, чем когда бы то ни было. В тебе заключен источник света, который может привести ее домой. Ты должен думать только об этом.

– Ты права, Роза. Да, ты совершенно права.

– Тебе следует говорить с ней о жизненно важных вещах, о том, что действительно имеет значение для вас обоих. – Она из последних сил старалась держаться, но губы у нее дрожали. – Я провела во сне всю свою жизнь, доктор Лайем. Не допусти, чтобы с моей дочерью случилось то же.

Брет выдерживал это испытание до полудня совершенно стоически, но теперь чувствовал, как внутри его постепенно зреет раздражение, готовое в любой момент вырваться наружу. Сначала он просто хмурился и вдруг в какой-то момент вышел из себя, оторвал голову у игрушечного бумажного человечка и швырнул в корзину для мусора номер журнала «Пипл». Он устал сидеть в приемном покое, ему надоело ждать, пока кто-нибудь обратит на него внимание.

Казалось, никому нет дела до того, что Брет торчит в этой отвратительной комнате. Друзья Джейси заехали за ней в полдень – у них уже были права, – и она ни на секунду не задумалась о своем младшем брате: оставив его одного, отправилась с ними в кафе. Даже папа и бабушка, судя по всему, забыли о его существовании.

Единственные люди, разговаривавшие с Бретом, были медсестры, но в глазах у них читалось жалостливо-страдальческое выражение, от которого его тошнило.

Он поудобнее устроился на диване и попытался занять себя рисованием. Из этого ничего не получилось. В желудке у него завелся какой-то странный комок, который никуда не девался и, напротив, становился все тяжелее. Брет понимал, что еще немного, и у него сдадут нервы. И тогда он станет кричать.

Чтобы совладать с собой, он взял черный карандаш и подошел к стене. Он даже не стал оглядываться, чтобы удостовериться, что он в комнате один. Ему было наплевать. В глубине души он даже хотел, чтобы его застали за этим занятием. Крупно и четко выводя буквы, он написал на бугристой стене: «Я ненавижу эту больницу». Обернувшись, он увидел в дверях старшую медсестру Сару, которая держала под мышкой кипу книжек с картинками.

– О, Брет! – воскликнула она таким жалостливым тоном, что мальчик невольно поморщился.

Он ждал, что она скажет что-нибудь еще или войдет и накричит на него, но она лишь повернулась и вышла. Несколько минут спустя он услышал, как в коридоре по громкоговорителю вызывают его отца. Брет уронил карандаш на пол и вернулся на диван. Он взял со стола обезглавленную бумажную куклу и стал играть с ней.

– Бретти? – раздался в комнате голос отца.